Николай Бенедиктов - Русские святыни

Конечно, это свидетельство одного эксперта, и в первую очередь оно относится к Америке; каждый может сегодня проверить его сам — ограничений сегодня нет. И можно предположить, что в Европе дело обстоит не столь безнадежно. Однако важно понять, что тенденция Л. Наврозовым обозначена верно.

О свободолюбии и терпеливости, смирении русского человека написано много, и много напутано. Каждый русофоб пытается обвинить русских в изначальном рабстве. Вот классический пример — книга французского путешественника роялиста А. Кюстина о своем путешествии по России в 1839 году. Автор не знал русского языка, но осмеливается давать оценку и русскому языку, и русской литературе. Так, он пишет, что Пушкин не национальный русский поэт, он просто родился среди некультурного и невежественного народа, и подражатель прослыл созидателем. [217] К ю с т и н А. Николаевская Россия. М, 1990. С. 192–193. Неприязнь приводит Кюстина к явной несправедливости: он продолжает говорить о невежестве даже тогда, когда в Шлиссельбурге встречает дам, говорящих по-французски и знающих французскую литературу (даже мадам де Жанлис). [218] Там же. С. 204–205. Это пишет человек из заштатного французского подобия Шлиссельбурга, совершенно не знающий русского языка и русской литературы, не знающий истории своего королевства роялист, ибо французские короли принимали присягу на русском Евангелии Анны Ярославны — королевы Франции! Совершенно невозможно представить ситуацию: в заштатном городке Франции найти компанию, где сразу несколько человек владели бы выученным чужим языком, допустим, английским или испанским, и даже могли бы говорить о чужой литературе, высказывая верные суждения. Поневоле придется согласиться с автором: "Все, чем я восхищался в других странах, я здесь ненавижу". [219] Там же. С. 153.

Поэтому все перетолковывается в гнусном смысле: "Здесь все вежливы: знатные люди — из желания показать свое хорошее воспитание, простые — из постоянного страха" [220] К ю с т и н А. Указ. соч… С. 126. и, конечно, система отсчета — сам автор: "Я невольно с каждым разом все больше убеждаюсь, что между Францией и Россией еще непоколебимо стоит китайская стена: славянский язык и славянский характер". [221] Там же. С. 107. Согласитесь, суждение весьма удивительное: логичнее было бы сказать, что между ним и Россией стоит «еще» (это «еще» блестяще!) французский язык и французский характер. Нет, для Кюстина вся Россия должна подтянуться к нему. Он настолько преднамерен, что даже порядок на самой большой ярмарке мира в Нижнем Новгороде, где сталкиваются жители Тибета, Бухары, Китая, финны, персы, греки, англичане, французы, — для него этот порядок реакционен, ибо "беспорядок был бы прогрессом, потому что он — сын свободы". [222] Там же. С. 281. Цитаты приводятся для того, чтобы ярче оттенить основную мысль автора о рабской сути народа: "Весь русский народ от мала до велика опьянен своим рабством до потери сознания". [223] Там же. С. 72.

Понятно, что Кюстин лишь подтвердил известные слова Пушкина о невежественности и неблагодарности Европы по отношению к России. Однако и сегодня западные и местные апологеты свободы опять же говорят о рабской отсталости русских. Иногда эта же мысль проходит в облегченном варианте как упреки по отношению к православию, которое связало Россию с "дряхлеющей Византией и как труднопреодолимый барьер отделяло ее от развивающихся стран Западной Европы". [224] С у х о в А. Д. Прогресс и история. М., 1983. С. 52. Суждение совершенно неисторическое, ибо в период принятия православия Византия была самой развитой и мощной страной региона, и в это время не было толком ни Италии, ни Франции, ни Испании, ни Германии, ни Англии, а народы этих будущих стран дрожали от набегов или правления норманнов, были, по сути дела, поголовно неграмотны и т. д.

И все же есть ли за этими нападками какое-либо основание? Конечно. Так, стоит вспомнить указанное в начале работы различие европейского и русского человека в восприятии свободы: свобода у русского всегда находится во втором ряду ценностей, а у европейцев в первом, добавим, справедливость у русских в первом, а у европейцев во втором ряду. Значит ли это, что русские менее свободолюбивы, нежели европейцы, и пассивны из робости?

Легко показать историческими примерами совершенную ложность этих представлений: казачество, землепроходцы, анархисты, партизанское движение, побеги из лагерей. Все эти явления неизвестны в русских масштабах Европе. Россия как бы выбрасывала из себя протуберанцы казачьих походов, а затем и войск — это волжские, донские, терские, кубанские, черноморские, уральские, сибирские, забайкальские, амурские, оренбургские, запорожские казачьи войска. Они в массовом порядке складывались из людей, которые за волей бежали на Дон, Урал, Волгу, в Сибирь, шли на колоссальные лишения, но свобода оправдывала все. Как известно, казаки были такими бойцами, что свободолюбивые европейцы выделили их особо среди русского воинства. Казачьи походы и казачьи восстания заполняют собой столетия.

Активность свободных землепроходцев, как известно, удивительна. Легко сравнить скорость и тяжесть походов — в 1581–1584 — поход Ермака из Нижнего в Сибирь, а в 1648 г. казак Дежнев обогнул мыс, названный впоследствии его именем, а в той же середине XVII в. протопопа Аввакума царь ссылал в Даурию на Дальний Восток. За какие-нибудь 60–70 лет землепроходцы прошли расстояние, сравнимое с расстоянием от океана до океана в США. Только в России это был поход с боями через ханства и в условиях вечной мерзлоты, а в США в мягком поясе и никаких враждебных государств при несравнимости вооружений белых и индейцев. И то — в США около 300 лет прошло! К тому времени русские освоили Аляску и дошли до Калифорнии.

Россия — классическая страна бунтов и анархических движений. Европа не имеет такого количества и такого масштаба крестьянских войн, потрясавших всю страну. И добавим: анархических вождей — Бакунина и Кропоткина. Борьба с властью достигала исполинских размеров, — такие оценки давали западные революционеры и мыслители русским революционерам и в 70-е годы XIX века, и в начале XX века.

Партизанская или массовая народная борьба против захватчиков на Руси сопровождала все войны. Мы знаем народные движения против поляков и шведов в Смутное время, и, по сути дела, столь же самостийно, а не по приказу возникло и нижегородское ополчение Минина и Пожарского. Мы знаем народную войну 1812 года и партизанскую войну в 1914—1920-м, в 1941—1945-м. И если вспомнить, что за многие столетия русской истории "все промелькнули перед нами" — авары, хазары, половцы, печенеги, татары, турки, поляки, шведы, французы, немцы, англичане, американцы, японцы и многие другие, имя которым легион, ибо не раз была "вся Европа", была и "вся Азия", — если все это вспомнить, то придется признать, помимо прочих качеств, за русским народом высочайшей пробы свободолюбие. Вспомним и другое. Нажим и режим могут быть столь велики, что "сила солому ломит", однако найдем ли мы смирение — примирение с этим? Напомним, что и в Первую, и во Вторую мировую войну русские оказывались в самых тяжелых условиях в лагерях военнопленных, и они же оказывались безусловными рекордсменами по побегам из этих лагерей. А разве самопожертвование в бою не свидетельство свободолюбия? Матросов и Гастелло — лишь два имени из сотен и сотен. И символично, что первый таран — акт самопожертвования в войне 1941–1945 гг. совершил Иван Иванович Иванов, памятник которому стоит на стыке г. Фрязино и с. Гребнево в Московской области.