Григорий Полянкер - РАЗБОЙНИК ШМАЯ

– О чем вы задумались, Шмая?

– Думаю по прибытии в полк обратиться к начальству с просьбой снять с меня старое звание – ефрейтора.

– А зачем?

– Очень уж досадно: этот бешеный пес, Гитлер, тоже, кажется, ефрейтор. Он испакостил такое славное звание… Провалиться бы ему сквозь землю!

На следующий день Шая Спивак благополучно вернулся домой. Он старался пройти незамеченным. Лицо его горело от стыда. Он шагал понурив голову, и солдатский его мешок уныло болтался за плечом. Не успел он свернуть в свой переулок, как навстречу попалась соседка, подняла шум, и со всех сторон стали сбегаться люди.

Что случилось, Шмая? – удивленно спрашивали соседи. – Может быть, уже кончилась война?

Шмая махнул рукой, чтобы его оставили в покое. Но люди хотели знать, что стряслось. Пришлось подчиниться. В районе его выслушали и попросили вернуться домой и приняться за прежнюю работу. На фронт, сказали они, его послать не могут, так как год его не подлежит мобилизации. Все очень хорошо понимают его патриотические чувства, но пусть он лучше поработает у себя в колхозе…

– Эх, Шмая, кто красив, а я умен… – сказал кузнец Кива.

– А что?

– Ведь тебе говорили, что человека, которому под пятьдесят, на фронт не бе- рут…

– Счастливая твоя Рейзл, ты снова дома…

– Братцы! Вы долго ещё будете меня донимать? – сказал Шмая.

Он закурил и стал таким, как всегда.

Кто-то побежал на виноградник сообщить Рейзл добрую весть. Она примчалась запыхавшаяся, постояла минутку в растерянности, потом растолкала народ, велела Шмае идти в дом, а сама побежала к колодцу за водой.

– А ну-ка, умойся и отдохни. Хватит, побыл в солдатах…

Утром, едва забрезжил рассвет, Шмая пошел на площадь к сельсовету. Там установлен громкоговоритель. На площади в ожидании передачи собралось много народу. Минуты ожидания казались часами. Каждый из этих людей имел отношение к войне: кто отдал сына, кто отца, брата, родственника. Радио никого не успокоило. Оно принесло сообщения об ожесточенных боях, о фашистских танковых колоннах, об оставленных и сожженных городах. Шмая проходил через эти города много лет назад, в первую мировую войну. Эти горестные вести камнем ложились на сердце. Люди стояли на площади озабоченные, разгневанные, смотрели друг на друга и никак не могли понять, что случилось, почему наши войска отступают, почему отдают города и села.

Шли дни и недели.

В один из вечеров в конце июля в колхозе стало тревожно. По широкому тракту, поднимая к небу клубы пыли, тянулись бесконечные обозы. За возами шли городские и сельские жители – пожилые мужчины, женщины, дети. Гнали табуны лошадей, стада коров, отары овец.

Колхозники расспрашивали беженцев. Безостановочно тянулись длиннейшие караваны с юга – в глубь страны, везли с собою все, что можно было спасти.

Шмая стоял у своего двора, с болью смотрел на возы, на людей. Не хотелось верить, что и им предстоит то же… Нет, до этого не дойдет! Как это бросить виноградник, хозяйство, лошадей, коров… Не может быть, чтобы немец сюда добрался… Соседи заговорили:

– Что же это будет, Шмая?

– Почему не остановят злодея?

– Что же это, погибели на него не будет, на Гитлера, что ли?

– Почему ему отдают столько городов?

Шмая не знал, что отвечать. Он притворился рассерженным:

– Скажите пожалуйста, какие все стали знатоки! Стало быть, есть у нас план…

– Какой же это план, если мы отступаем? – сказала одна из женщин таким тоном, словно Шмая был виновен в возникновении войны.

– Пока, конечно, горько, – возразил Шмая. – Но Гитлер все равно свернет себе шею. Он быстро двигается, но вы ещё увидите, как он назад бежать будет… Война- это стратегия! – закончил Шмая.

– А что это такое – стратегия? – спросила пожилая женщина. – Расскажи, Шмая, ты ведь старый солдат! Весь свет исходил…

По правде говоря, Шмая и сам не совсем хорошо понимал, как объяснить это слово. Он сдвинул шапку на затылок, потер лоб, будто вспоминал что-то.

– Ну, Шмая, скажи что-нибудь, не тяни ты за душу!

– Стратегия? – переспросил Шмая. – Как вам это объяснить… Стратегия – вещь деликатная… Стратегия, насколько я могу понять, это сила и мудрость страны. А коли так, то клянусь вам, что Гитлер кончит плохо!

Старый кузнец кивнул головой и добавил:

– Шмая прав, честное слово! Уж если в старой России все враги себе шею ломали, то какая же гибель ждет этого злодея в Советском государстве!

Шмая сидел в большой комнате сельсовета и дремал. Была уже полночь. Как депутат Совета, он должен был дежурить до утра у телефона.

Тракт неожиданно опустел. Цепь подвод вдруг оборвалась. Колхозники не могли понять, что это означает. Может быть, врага остановили где-нибудь на Днепре? Может быть, и не придется покидать родной дом? Фашисты наверняка потерпели поражение на Днепре. Не пустят их сюда, хоть лопни!

Шмая задремал, и снится ему, что на высокой горе стоят орудия достающие своими жерлами чуть ли не до облаков. Перед глазами – бескрайняя степь. Гитлеровцы носятся по степи, как затравленные, а пушки бьют беспощадно, снаряды перепахивают землю и фашистов…

Но тут раздался звонок по телефону, и Шмая вскочил. Телефон звонил сердито и угрожающе.

Звонили из района. Нужно было немедленно поднять на ноги весь колхоз, запрягать лошадей, взять все, что можно эвакуировать, а остальное уничтожить, сжечь, ничего не оставляя врагу! Понятно?

Понятно… Шмая слушал приказ секретаря, и сердце у него разрывалось от горя. Голова кружилась. В горле комом стояли слезы.

Над головой простиралось синее звездное небо, далеко на реке квакали лягушки… Теперь ему предстоит пройти по колхозу и сообщить приказ. Как у него язык повернется сказать, чтобы люди покинули дом, подожгли мельницу и амбары, разрушили электростанцию…

Подошел к дереву, на котором висел кусок рельса – в него звонят, когда созывают на работу или на пожар. Шмая схватил кусок железа и хотел было начать звонить, но тут же спохватился. Зачем пугать маленьких детей и женщин? Секунду он стоял в нерешительности, потом направился к дому Оврудкого. Осторожно постучал в окно…

Вскоре весь колхоз был уже на ногах. Люди готовились в дальний путь. На улице было шумно, дети и женщины плакали.

Шмая готовил телегу для жены и детей. Он делал свое дело молча, не говоря ни слова и не глядя в ту сторону, где Рейзл, вся в слезах, упаковывала какой-то скарб. Вдруг точно гром обрушился на поселок, в доме сразу стало темно. Дети закричали, Рейзл схватила Шмаю за руку:

– Шмая, возьми детей, бежим!…

– Спокойнее, Рейзл! Это работа Овруцкого… Взорвали электростанцию.

Остались считанные часы. Надо отправляться в путь-дорогу… Почему его не взяли в армию? Не пустили на фронт? Неужели и вправду сюда придут фашисты? Будут валяться в кованых своих сапожищах на его кровати, будут пить его вино, жрать его хлеб?! Куда люди бегут? Надо взять в руки топоры, ломы, оглобли и встретить врага по ту сторону деревни!