Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)

Мартик, объезжавший вместе с князем замок и указавший ему наименее защищенные места, которые он успел заметить, проводил князя в дом войта и решил теперь подумать о самом себе. Весь день он провел на ногах, на страже то у одних, то у других ворот, направляя приезжих в гостиницы и в дома мещан, и теперь ему хотелось заглянуть к Грете, у дома которой он поставил часовых, чтобы никто чужой не ворвался к ней. Была уже ночь, но он был уверен, что она не спит, потому что во всем городе не только никто не спал, но и не мог подумать о сне. Воины боялись чехов, чехи боялись измены, мещане трепетали перед людьми Локотка, тревога не позволяла никому забыться сном. Стража Мартика, получившая приказание охранять дом вдовы и никого к ней не впускать, заперла ворота и расположилась на дворе. Вдова, рада не рада, а должна была выслать своим защитникам пива и еды.

Она сидела в своей горнице, где перепуганный Курцвурст искал и не находил себе безопасного угла на случай нападения.

Слуги Мартика, помня данный им наказ, не пустили к Грете даже Павла с Берега, хотя она сама требовала этого и сердилась, что ее не слушают.

Когда Мартик постучался и громко позвал людей, ему тотчас отворила его команда и шутливо стала требовать награды за то, что так точно исполнила его приказание.

В главной горнице был еще свет — он вошел прямо туда. Он надеялся встретить вдову благодарной ему и веселой, но нашел надутой и гневной. С волосами, распущенными по плечам, она сидела в углу и не сразу отозвалась на его приветствие. И только когда Мартик подошел к ней поздороваться, она вскричала:

— Что же это такое? В плен вы меня взяли, что ли?

Сула удивился такому вопросу.

— А вы бы хотели, чтобы я пустил к вам оруженосцев и воинов?

— А вы думаете, что я бы их испугалась? — воскликнула мещанка. — Может быть, мне это было бы приятнее, чем такая неволя и тюрьма целый день. Я не нуждаюсь в такой опеке!

Мартик стоял, слушал ее, но с трудом понимал, что она говорила.

— Ну, — сказал он, — хороша же благодарность за то, что я вас спасал, и, как княжну какую-нибудь, окружил стражей!

Грета грозно взглянула на него.

— Вы сами себе забрали невесть какие права надо мною! — с негодованием бросила она ему.

Сула опечалился. Сложив руки на груди, он пристально приглядывался к ней. В сильном возбуждении она расхаживала по горнице.

— Вот так прием! — проворчал оп. — Я ожидал совсем другого!

— Вы знаете, — сказала она, остановившись перед ним и меряя его взглядом, — вы знаете, что я не выношу никакого насилия над собой. Я даже покойному мужу не позволяла командовать собой, не позволяю и опекуну — и вам не позволю!

— А кому же?

— Никому и никогда! — гордо отвечала женщина. — Если я и поддамся кому-нибудь добровольно… то уж, наверное, не вам!

— Почему же не мне? — обиделся Мартик. — Я не хочу, чтобы вы были моей рабой, я прошу вас быть моей женой. Я ведь не какой-нибудь бедняк без имени; я — дворянин, рыцарь, родственник тенчинских панов — неужели я недостоин мещанки? Правда, богатства у меня нет, но от моего пана я непременно получу участок земли, он мне обещал. И денег он мне даст, а вас я возьму и без денег, и без приданого. Я любил вас, когда вы были еще девушкой, люблю и теперь, и как вы там ни сопротивляйтесь, а должны быть моей!

Грета отшатнулась от него и крикнула в бешенстве:

— Меня никто еще не принуждал, и никто не принудит! Любите меня, сколько хотите, но убирайтесь прочь с глаз моих, потому что мне уж надоело и слушать, и видеть вас. Я вас не хочу!

— Даже если бы князь был моим сватом?

— А что мне ваш князь? Приказывать мне он не может, и не отец мне, а я и родному отцу не покорялась!

Мартик, не ожидавший такого ответа, онемел от огорчения.

— Грета, Грета, — выговорил он наконец с глубокой печалью. — Нет у вас ни сердца, ни жалости ко мне! Так это ваша награда за всю мою верную службу вам?

Немка презрительно рассмеялась.

— Курцвурст тоже служит мне давно и верно, но ведь я и не думаю выходить за него замуж.

— И я ничем не лучше него?

— Кто знает? — рассмеялась вдова.

Мартик, растерявшийся было сначала, взял себя в руки, подавил в себе досаду и огорчение и сказал:

— На вас сегодня что-то нашло, Грета! Словно муха какая-то укусила — в другое время вы будете добрее ко мне.

И, говоря это, он смело подошел к ней и хотел уже обнять, но вдова вырвалась от него, отбежала на несколько шагов и, бросив на него страшный взгляд, схватилась рукою за нож, всегда висевший у нее за поясом.

Сула в гневе опустился на лавку.

Грета взглянула на него, и, может быть, сердце ее оттаяло; она прошлась несколько раз по горнице, остановилась у стола, на котором стояли жбан и кубок, и, слегка ударив кубком о жбан, обратила на него внимание Мартика, который презрительным знаком отказался.

— Хотите отделаться от меня, — сказал он, — заплатив мне, как наемному караульщику, пивом и угощением!

Грета постепенно приходила в веселое настроение.

— А это не считается, что я с тобой бранюсь и смеюсь? — сказала она.

Мартик, не вытерпев искушения, подошел к жбану и стал наливать из него в кубок.

— Э, с вами, бабами, человек душу потеряет, а ничего не добьется, — сказал он.

И он не мог удержаться, чтобы не упрекнуть ее.

— Что же вы думаете, что я мог бы даром так работать до изнеможения, хоть бы для князя? Жизни своей не жалел, сам лез на рожон, искал у него милостей, не только для того, чтобы заработать кусок земли, но где бы я мог поселиться вместе с вами! Вы даже и не знаете, как я вас люблю столько лет, — столько лет, и все напрасно! Но вы упрямитесь, не хотите быть моей, а я вам говорю, должны и будете!

Он ударил рукой по столу. Грета, подойдя к нему вплотную, ударила в ладонь сжатым кулачком другой руки.

— Не должна и не буду!

Оба смело смотрели в глаза друг другу.

— Насильно меня не возьмешь ни ты, ни твой князь! Если не захочу, то уж найду средство избавиться от вас. Никто меня не заставит! Слышите? Никто!

Мартик начал пить, делая вид, что не верит пустым словам.

— Жаль вам чеха? — смеялся Мартик.

— Жаль, потому что он никогда мне не грозил насилием.

— А, может быть, Вурм лучше?

— Вурм? Считайте еще, — прервала его немка, — есть еще несколько. Малый Дунин, богатый и знатный пан, стоял передо мною на коленях и клялся, что готов повести меня к алтарю; есть еще Прандота из Воли, который тоже обещает привести ксендза, таких наберется еще несколько.

Сула ударил себя в грудь.

— А кто любит вас больше, чем я? — вскричал он.

— А вы думаете, что любовь, как мед, чем старше, тем лучше! Неправда! Она, как пиво, которое, постоявши, скисает.

Курцвурст, услышав это, начал громко смеяться. Мартик возмутился, а Грета, спокойно взглянув на него, пошла и села на свое место.