Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)

Долго пришлось Мартику ждать разъезда гостей; зная здесь всех служащих, он пошел к охмистру князя, прося его выхлопотать ему личное свидание с князем.

После обеда Мартика проводили, наконец, боковыми дверями в горницу князя.

Локоток имел такой вид, как будто собирался куда-то выехать; он никогда не отдыхал и не знал устали, а если иногда утомлялся в совете после долгих речей, то шел осмотреть войско или приказывал писать письма, или принимал пришедших к нему с донесениями. А таких всегда было много, особенно из различных областей Поморья, Куяв и Великой Польши.

При виде Мартика князь усмехнулся.

— Уже поправился? — сказал он. — Ну слава Богу. Опять хочешь в войско?

Мартик вздохнул.

— Милостивый князь, — сказал он, — хотя мне приятнее быть в войске, но я хотел бы теперь остаться в Кракове. Я чую здесь что-то недоброе: с немцами и мещанами надо быть осторожными. Я их хорошо знаю и все их уловки изучил. Я думаю, что вы прикажете мне посидеть здесь и присмотреть за ними.

— Гм… — сказал князь, — сдается мне, что тут замешана какая-то женщина!

— Нет… милостивый князь… ни для одной из них я не отказался бы от службы, — грустно улыбнувшись, сказал Мартик. — Никто тут не замешан, а вот немецкого духа я больше выносить не могу.

Локоток приблизился к нему.

— Знаешь ты что-нибудь? — спросил он.

— Мало или почти ничего… но в воздухе что-то есть. Смотрят на нас косо, плачутся на налоги, а может быть, и сговариваются с чехами и силезцами. Епископ никуда не годится, а войт — еще хуже.

Он покачал головой, а князь задумался.

— Не верится мне что-то в заговор, — подумав, сказал он, — но… осторожность не мешает. Если знаешь средство выведать у немцев их мысли, останься… поступай, как знаешь. Но если будешь без дела сидеть в Кракове, то они сейчас же заподозрят что-нибудь, у них нюх хороший. Возьми какую-нибудь службу в замке, тогда будешь занят… и хватит времени заглядывать в город.

— Я буду при охране замка, — отвечал Мартик. — И пусть ваша милость прикажет, чтобы меня не очень стесняли на службе, тогда я буду иметь больше свободного времени.

С минуту они помолчали; Локоток нахмурился.

— Ах эти немцы, — проворчал он, — когда же мы наконец избавимся от них… И здесь, и везде они меня преследуют: саксонцы, бранденбуржцы, крестоносцы, а здесь у нас они кишат, как муравьи. Все они знают друг друга и держатся вместе, а нас ненавидят так же, как и мы их.

Как только он произнес это, доложили о приходе двух краковских наследственных войтов, как будто он вызвал их своими словами. Альберт и брат его Генрих вошли гордые, величественные, одетые, как самые знатные вельможи, в шелк и золото. Старший, Альберт, шел впереди и выступал с таким достоинством, как будто он был воевода или каштелян.

Его холодное, ничего не выражающее лицо и проницательный взгляд заключали в себе что-то такое, что возбуждало недоверие и обнаруживало плохо скрытую неприязнь.

Локоток принял их с суровым видом.

— Милостивый князь, — заговорил Альберт, отвешивая низкий поклон. — Мы приходим к вам с просьбой о милосердии к нашему городу. Мы сгибаемся под тяжестью всяческих притеснений, а тут еще сандечане мешают нашей торговле, от города то и дело отрывают куски земли и на ней разводят для вашей милости сады и парки. Купечество стонет и жалуется.

Князь, устремив неподвижный взгляд на войта, позволил ему договорить до конца и высказать все, что он хотел, не прерывая его.

— Имейте терпение, — сказал он, наконец. — Я должен защищаться и удержаться на своем месте, тесня со всех сторон неприятеля. Как только мои заботы окончатся, настанут лучшие времена и для вас; город отдохнет, когда я буду отдыхать. Пока я не имею уверенности в своих делах, и вам не дождаться лучшего. Помогите мне, чтобы тяжелое время скорее прошло.

Тогда заговорил младший Генрих, а потом опять старший, оба жаловались и плакались на судьбу; князь холодно смотрел на них и, наконец, заговорил насмешливо:

— Милые мои, а что бы вы сказали, если бы я рассказал вам о своих обидах и горестях, а их немало? Никто тут не поможет. Вы должны нести свое бремя, а я — свое. Повторяю вам, помогите мне достигнуть мира, тогда и вам будет хорошо.

Альберт тотчас же ответил, что денег у них нет, и они не могут дать требуемого.

— У меня их тоже нет, а я в них очень нуждаюсь, — прервал Локоток. — Вам легче достать их, чем мне.

Ничего иного нельзя было от него добиться, и Альберт наконец замолчал. Так постояли они, ожидая, что князь умилостивится, но, не дождавшись ничего, сумрачно поклонились и вышли.

У крыльца ждали их кони, они сели и поехали в своих богатых одеждах, но с нахмуренными, не праздничными лицами, прямо к дому войта, где ждали те, что их сюда послали.

У ворот дожидались их Герман Ратиборский, Зудерман, Пецольд Рожновский, Хинча Кечер и еще несколько богатых купцов из тех, что тут хороводили, все очень взволнованные; издали заметив войта, они с надеждой устремили на него взгляды, но Генрих дал им знать, что ничего хорошего нельзя было ждать. В прежнее время все эти люди были окружены в городе почетом и уважением, их мнение торжествовало, перед ними склонялись, с ними считались, потому что они здесь держали все в своей власти.

Один лишь Локоток показал им, что для него они были только гости и временные обитатели города, и от них он требовал послушания и готовности к жертвам.

Городские заправилы были глубоко оскорблены таким отношением. На улице никто не начинал разговора: Альберт слез с коня и пошел к себе в дом, за ним первым последовал Герман Ратиборский, а затем и все остальные.

Когда все поднялись в верхний этаж и вошли в главную горницу, Альберт сбросил с себя верхнюю одежду и снял шапку, потом обвел взглядом своих гостей и приказал закрыть двери и приставить к ним стражу, чтобы никто не мог подслушать.

Все окружили войта, приготовляясь слушать принесенные им вести. Альберт провел по лицу белой, бледной рукой.

— Напрасно было бы надеяться на князя, — сказал он, — от него мы ничего не дождемся. Он ненавидит немцев, никакого сожаления к нам у него нет, мы или погибнем в его княжение, или должны будем убираться отсюда прочь. Меч заменяет у него все законы.

— Это правда, — подтвердил Герман, — нам давно следовало подумать об этом.

Все тревожно переглянулись между собой. Альберт поднял руку.

— Я требую от вас послушания и молчания. Нам нужен другой повелитель, и мы его добудем. Мы должны освободиться от польской власти и польских законов.

Ропот одобрения был ответом на эти слова.

— Мы должны пригласить сюда князя из Силезии, — сказал Альберт.

Никто не возражал ему.

— Локоток разбросал свои войска. Мы уж раз выбили его отсюда, прогнали и от Сандомира, и из других местечек, и теперь принудим его к бегству.