Юзеф Крашевский - Два света

Анна во всем этом не видела ничего, кроме невинной забавы. Алексей почти избегал столкновений с влюбленными, потому что Поля часто и несправедливо обвиняла его в каком-то влиянии, делала ему жестокие упреки, наказывала его молчанием, насмешками, угрозами.

Между тем, Эмилий проснулся для новой жизни… Мысль постепенно начинала развиваться в нем, как в ребенке, и столь долго запертая в головном черепе, — наконец обнаружилась перед изумленными глазами… Он понимал, спрашивал, отвечал, учился… всем этим он обязан был стараниям Алексея, и хоть плоды трудов наставника становились все очевиднее, ученик еще не открыл себя ни перед сестрой, ни перед братом. Один старый слуга догадывался в чем дело, но с улыбкой сохранял тайну, так как она должна была вдруг обрадовать все семейство…

В одно утро Алексей, по обыкновению, пришел к Эмилию, когда в замке еще все спали, ученик встретил его со слезами радости и объятиями. Они засели над книгой и стали учиться читать посредством знаков, — этого благотворного изобретения милосердного сердца, потому что для лишенных способности слышать звуки они заменяли каждое слово. Алексей и Эмилий были так заняты, что не заметили, как Анна, встав раньше обыкновенного и привлеченная отворенным у Эмилия окном, тихо вошла в комнату и застала их за тайным занятием. При виде столь изумительной и неожиданной картины она остановилась как вкопанная, ее сердце забилось благодарностью, руки сложились как бы для молитвы, слезы блеснули на ресницах… Анна поняла, что то, что она видела теперь, было следствием долговременных трудов, поняла сердцем, что Дробицкий сделал для них, и взволнованная, счастливая, бросилась к молодому человеку и с чувством благодарности схватила его руку.

Она не нашлась, что сказать, все выражения благодарности были бы напрасны, слабы, она только взглянула на него своими прекрасными черными глазами. Алексей стоял перед нею, как преступник, смущенный и взволнованный до глубины сердца. Потом она бросилась к Эмилию и расплакалась, видя, что не может передать ему своих чувств, так как еще не знает языка его.

Эмилий обеими руками указал ей на Алексея.

— Ах, а я ничего даже не подозревала! — воскликнула Анна. — Я ничего не угадала, даже не предчувствовала, что вы наш благодетель… что вы возвратите нам брата… Но к чему эта тайна?..

— Я боялся подать и отнять надежду, хотел сперва удостовериться…

— И Эмилий сумел скрыть перед нами тайну?

— Эмилий одарен чудным инстинктом… сердце у него ангельское, он понял меня и был послушен.

Анна почти плакала. Но для нее не довольно было испытывать счастье одной: она хотела скорее поделиться им с другими, тотчас послала за Юлианом, за Полей, хотела созвать весь дом и не находила слов благодарить Алексея… Юлиан прибежал в испуге, остановился в изумлении и, не говоря ни слова, бросился на шею Дробицкому. Поля пожала руку Алексея.

— Для меня это не было секретом! — воскликнула она с улыбкой. — Я все знала. Вы принадлежите к числу избранных людей, всегда приносящих с собою благословение в тот дом, где поселитесь.

— Надобно дать знать президенту! Президент ничего не знает… Матери! Сперва матери!.. О, какое будет счастье! Какою благодарностью мы обязаны ему!

Во время этой сцены, Эмилий, принимавший в ней небольшое участие, смотрел на всех, угадывал впечатление, глядел на Алексея и, с чувством прижимая его руку к сердцу, улыбался…

— Пожалуйста, научите всех нас говорить с ним! Мы будем вашими помощниками! — воскликнула Анна.

Любовь полна эгоизма, но не должно обвинять ее за это: как земное чувство, она не может быть другою. Спустя несколько минут, Юлиан занялся Полей, Поля подошла к Юлиану, и, забыв о Эмилии, об Алексее, они продолжали шепотом разговор, начатый вчера в саду и прерванный дождем… Анна тайно молилась, Алексей незаметно удалился с душою, полной радости и спокойствия, какие возбуждает в человеке исполнение великой и святой обязанности… Он сознавал, что, возвратив Карлинским погибшего брата, оказал им услугу и вполне отплатил за их расположение.

Лишь только вышел Алексей, Анна проворно подошла к брату и сказала ему:

— О, ты сто раз был прав, когда упрекал меня за то, что я не поняла Алексея! Что это за человек! Какое в нем сердце, сколько благородства и характера!.. Чем мы возблагодарим его?..

В эту минуту Юлиан против воли стал паном.

— Надо подумать и что-нибудь сделать для него… Он беден…

— Брат, — воскликнула Анна, — за подобные вещи не платят!..

Поля также бросила на него почти сердитый взгляд. Юлиан покраснел и прибавил в замешательстве:

— Ты не поняла меня… Я не то хотел сказать.

— Заплатим ему сердечной дружбой, вниманием, покровительством и уважением, какого заслужил он.

Поля насмешливо улыбнулась и произнесла с горьким упреком:

— Какие же вы паны! Сейчас хотели бы заплатить, чтобы расквитаться с бедняком и ничем не быть ему обязанными. Не бойтесь! Алексею заплатит его собственное сердце и привязанность к вам, которой, кажется, вы не поняли… Вы судите о нем строго, безжалостно! Я лучше всех вас знаю его: вы смертельно обидели бы бедного человека, если бы сказали ему о вашей благодарности. Возвысьте его до себя, если даже и после теперешней жертвы он в ваших глазах представляется ниже вас, назовите его братом… Вот высшая награда, какую можете дать ему!

— Разве мы когда-нибудь смотрели на него иначе? — спросила Анна.

— Уж позвольте мне и ему судить об этом, — прошептала сирота, бросая взгляд на Юлиана, — и перестанем говорить об этом предмете…

Избегая благодарности и желая на время удалиться из Карлина, Алексей сел на коня и поехал в Жербы к матери… Он бывал там довольно часто, впрочем, занятия и поездки иногда по две недели не дозволяли ему посетить родного дома. Но когда у Дробицкого страдало сердце, когда среди длинной, печальной и уединенной жизни в Карлине его грызла тоска, тогда он по инстинкту летел к своей соломенной крыше и, несмотря на то, что мать всегда была к нему сурова и мало снисходительна, находил у нее и у братьев сочувствие, которое заменялось в Карлине вежливостью — холодною и заботливою, но не братскою, не материнскою.

Юлиан с каждым днем становился к нему холоднее, потому что страстная любовь к Поле делала его равнодушным ко всему другому. Алексей чувствовал необходимость подышать воздухом родной деревни, взглянуть на свою комнатку, занимаемую теперь Яном, немного выплакаться перед матерью, хотя он тщательно скрывал от нее свое сердечное страдание и тоску, или точнее — тайные их причины.

Когда Алексей показался на дворе, то не узнавший его и залаявший Курта первый встретил его, потом торопливо выбежал из конюшни Парфен, и затем Ян явился на крыльце, наконец и сама Дробицкая с чулком вышла навстречу любимого сына: она сильно тосковала по нему, просиживая целые дни у окна.