Юзеф Крашевский - Остап Бондарчук

— Пойдем и к пану? — тихо сказала крестьянка. — Потому что без пана ничего не будет, ведь я одна у отца.

— Правда, тут даже может быть затруднение.

— И я так думаю! Сколько раз уже меня сватали из другой деревни, давно еще, когда я вас не знала. Родители выдали бы меня, потому что они этого желали, но пан не позволил.

— Почему?

— Потому что лишился бы работника в деревне, — отвечала Марина, — а наш пан большой хозяин.

Приближалась ночь, и девушка, простясь с Остапом, побежала домой, не доверяя еще тому, что слышала и что должна была передать своим.

На другой день Остап поспешил в деревню к родителям Марины.

Он застал их обоих у ворот хаты, потому что старый Кузьма собирался в поле, жена подавала ему суму с хлебом и солониной и фляжку с водой, дочь стояла в дверях хаты.

Кузьма был уже пожилой человек, лет около пятидесяти, широкоплечий, высокого роста, с загорелым лицом и с черными подбритыми волосами, длинный ус придавал ему важный вид. Видно было, что жизнь его прошла в труде, но он доволен был ею, ему надо было только хороший урожай хлеба, здоровье скотины и хороший сбыт ее на ярмарке.

Жена его была также добрая женщина, но беспокойная и слишком хлопотливая, за что ей часто доставалось от мужа.

Увидав Остапа, они окружили его, приветствуя каждый по-своему. Кузьма радостно улыбнулся, восклицая:

— Награди вас Бог, что о нас вспомнили!

Акулина, ударяя себя в голову, прибавила:

— Право, не имеем чем и угостить вас, как бы следовало и как бы хотелось. Такое несчастье!

— Батька, — сказал важно, снимая шапку, Бондарчук, — я служил вам, как мог, а теперь пришел к вам с просьбой, не откажите же мне!

— Что прикажете, то и сделаем, разве мы такие люди, что нас нужно просить? — сказал Кузьма.

— Сейчас вы все узнаете. Я уже забыл старые наши обычаи и не имею никого, кроме Бога, кто бы мог приказывать мне. Он внушил мне мысль просить у вас руки вашей дочери Марины, потому что я люблю ее.

Кузьма от удивления выронил из рук шапку, а старуха, всплеснув руками, обратилась к дочери:

— Эй, полно, правда ли?

Девушка спряталась за избой.

— С такою вещью шутить не годится, — важно сказал Остап. — Сообразите, посоветуйтесь с людьми, и что вам Бог внушит, то и отвечайте. Скажу вам откровенно, что мне надо уехать отсюда на полгода, может быть, на целый год, хорошенько не знаю: перед отъездом хочу жениться, отдам вам мой хутор, и вы будете на нем хозяйничать.

— И женитесь, и уезжаете сейчас же? — спросил Кузьма, еще более удивляясь.

— Вот горе! — ворчала старая Акулина. — Женится да сейчас и бросит бедняжку.

— Я должен ехать, а вы подумайте, что мне ответить.

— Конечно, что уже тут думать, зачем притворяться! — сказал Кузьма, посмотрев на жену. — Нам нельзя отказать. Такого счастья нам и на светлый праздник не снилось.

И они начали все обниматься и целоваться.

— Так я могу надеяться, что вы мне не откажете?

— Сохрани Боже! Только бы пожелала Марина, — сказала мать. — Берите ее с Богом, сейчас же благословим. Только как я справлюсь со свадьбой? — шептала она тихо.

— Она умная и послушная девушка, — прервал отец, — я в ней не сомневаюсь. Никто, разумеется, не отвергнет хорошего.

В это время Марина показалась на пороге.

— Эй, поди сюда, моя милая! — воскликнул Кузьма. — Поди и скажи нам… Ну, что уже тут и спрашивать! — продолжал отец, взглянув на дочь, и добавил: — Уж разве она не знает, о чем идет речь? Ой, ой! Не даром ходила она доить коровок к вам на хутор.

И он погрозил пальцем обоим.

— Ради Бога, не думайте ничего дурного, батюшка, — сказал строго Бондарчук. — Дочь ваша ничего бы не знала до нынешнего дня, если бы я сам вчера ей не сказал, а к алтарю она пойдет без стыда, с венком и красной лентой.

— И за то хвала Богу, — сказал Кузьма, — что так хорошо кончилось, а то бы люди пальцами стали показывать. Ну, Марина, говори, что же ты?

— А что же сказать мне?

И она обернулась к стене, выглядывая исподлобья. Мать добавила:

— Говори же! Вишь какой ребенок, притворяется несчастною.

— Вот тебя нашло счастье, — сказал отец. — Добрые люди просят тебя, не будь же глупа, не откажи.

— Как прикажете, так и будет, — прошептала она тихо.

— Хорошо ответила, хорошо! — воскликнули вместе отец и мать.

— Но что же мы тут рассуждаем и сватаемся, а о самом важном и не подумаем, — сказал Кузьма, хватая себя за голову.

— Несчастье! — ворчала Акулина по обыкновению.

— О чем это вы толкуете? — спросил Остап.

— Ба! А пан-то наш!

— Он, конечно, не воспрепятствует?

— Бог знает! — грустно отозвался Кузьма.

— Это уж мое дело, — поспешно отвечал Остап. — Имея ваше согласие, я пойду сам к пану.

Он уже собирался сесть на лошадь, но такое скорое сватовство, без сватов, без вина, без обыкновенных свадебных обрядов, не совсем нравилось старому Кузьме. Он привык уважать старые обычаи, и свадьба без соблюдения их была не по нем.

— Подождите немного, — сказал он, усаживая Остапа. — Зачем вы так спешите? На барском дворе, как обыкновенно везде, я думаю спят еще, а мы разойтись так не можем, без подчивания, без соседей и без всего, как исстари у нас водится.

— Обойдемся, — грустно отвечал Остап, поглядывая на Марину. — Дали слово и довольно, а вам бы, батюшка, почему не взяться за соху, вам в поле пора идти.

— Вы думаете, что я от такого важного дела отправлюсь в поле? Нет, у меня работник есть, а самому-то надо угостить добрых людей, стыдно без людей и соседей все так делать. Подождите же, я вам изберу достойных сватов, и мы покончим дело по-старинному — стаканчиком. Мы не нищие какие. Зачем делать сватовство на улице? Я ничего не пожалею.

— Я и сам ничего не пожалею, милый Кузьма, но видите: я от этих обычаев уже отвык, и мне надо спешить в дорогу.

— Но разве вы опоздаете? — сказал старик, почесав затылок и ничего не понимая.

Он поплелся за сватами, за водкой и за шафером. По любви и благодарности, которую Бондарчук заслужил у людей, и по любопытству, которое возбудила неожиданная его женитьба, вскоре собралось множество народу к великому удовольствию старого Кузьмы.

Наконец Остап, одетый довольно изящно и уже не по-крестьянски, похожий, по мнению Акулины, на графа, направил шаги свои к барскому двору.

Отец пана Суздальского был сын эконома, занимаясь интересами других панов, он и сам сделался паном, оставив сыну полмиллиона капитала и светские связи, потому что был женат на графине П…, вышедшей за него по какому-то особенному случаю.

Происходя от графини, нынешний наследник деревень Калиновцы, Мышковцы и Тарногур, считался уже в числе тамошней аристократии, отличался гербами и очень искренно вздыхал об упадке этого класса людей. Он женился на богатой барышне, точно так же высоко мечтавшей о своем барстве, хотя дед ее был не более как поверенный, наживший состояние жадностью и скупостью.