Александр Сегень - Невская битва. Солнце земли русской

Птичек только поутру выпускала в попутном селе на берегу Невель-озера, потом опять ехали, до самых Великих Лук ехали, все ехали и ехали, и есть очень хотелось, но она твердо дала себе зарок до самой Пасочки ничего не вкушать. Когда Александр приезжал в Полоцк свататься, озорной дух одолевал ее, она только и думала, что о резвых играх, беспричинно смеялась и слишком беспечно воспринимала происходящее. Потом только устыдилась и испугалась, какого взгляда на нее остался будущий жених. Сам-то ведь он известный молитвенник и постник. И теперь ей хотелось во что бы то ни стало предстать пред ним в ином, ангельском образе. Нянька Аннушка сердилась:

— И напрасно ты, Саночка, от брашна [14] Брашно — яство, пища. отрекаешься. Увидит тебя князь Александр Ярославич зеленую и не полюбит. А ты — зеленая, как есть бледный лист с извороту. Съешь-то ты хоть пирожок с луковым грибочком, постнее некуда.

— Ничего я и не зеленая, — сердилась на нее княжна Александра Брячиславовна, покачиваясь в санях и пряча носик в соболий мех паволоки [15] Паволока — покрывало, чехол. , потому что морозец слегка пощипывал.

Это было вчера, а сегодня, под утро, снилось княжне, будто лисьи шкуры ожили и бегают вокруг нее, так и кружатся, так и стукочат когтями по деревянному полу. Проснулась, а это капель за окном колотится звонко и настойчиво, капли с крыши пробили себе во льду лунки и бьют в них со всего маху. А на столе блюдо с постными пирогами, пахнет так, что всё внутри переворачивается. Ничего не можно с собою поделать. Вскочила, подбежала к столу, схватила пирог, треть единым махом откусила и, жуя, заплакала — не смогла до самой Пасхи допоститься в строгости!

Не видать Александру своей невесты в кротком ангельском образе, снова встретит он озорную баловницу, любимицу отца, коей всё всегда прощалось… Но как подумать с другой стороны — ангелы-то ведь не женятся, брачного ложа с женою не делят и детишек не плодят. Эта мысль и утешала княжну, и распаляла изнутри тайными тягучими желаниями. Он хоть и ангел, а при том вельми статный и сильный молодой муж, настоящий кметь [16] Кметь — богатырь, витязь. , о каких слагают славные воинские песни.

Где один пирог, там и два. Тем более что хитрая нянька уже успела заметить, лежит и улыбается.

— Ну сегодня же не самый строгий пост! — со слезою в голосе молвила Александра и даже притопнула ножкой.

— И правда, — закивала Аннушка. — Сказывают, будто во граде Русалиме сегодня от Господа Святый Огнь на Гробе возгорается. И сей Огнь неопалимый есть. Токмо человеческую душу опаляет пламенем крепкой веры.

— Что же все разлёживаются, — возмутилась Александра. — Давно уж пора вставать да в путь трогаться. Эдак и сегодня к Торопцу не поспеем!

До самого вечера медленно добирались до Торопца. День оказался слишком теплый, дороги так растаяли, что местами образовались черные земляные проплешины, и княжеский поезд, возглавляемый повозкой самого князя Брячислава Изяславича Полоцкого, полз по раскисшей колее на брюхе, будто кот, выслеживающий добычу.

Но светило солнце, от тепла проснулись волшебные весенние запахи, в обочных лесах свиристели птицы, веселясь так, будто и у них заканчивался Великий пост. И на душе у княжны тоже всё пело и благоухало от предвкушения начала новой и прекрасной жизни, ибо ее отдавали за самого лучшего жениха на всей Руси Великой.

Солнце уже клонилось к закату, когда впереди наконец показались зубчатые башни и стены мощной Торопецкой крепости. Не зря хищная литва так жаждала захватить сию твердыню и постоянно пыталась совершать сюда набеги. Александра вспомнила слова отца, что отсюда литвинам очень сподручно было бы ходить с грабежами и пакостями и на полуночь — к Новгороду и Пскову, и на запад — в смоленские края, и на полдень — в пределы родного Полоцкого княжества. Но не видать им Торопца, и сего ради Александр тут станет венчаться с Александрою!..

А недавно княжна слышала, как отец сказал такое одно страшное. Всё про невесточье шли разговоры, сколько чего еще добавить к приданому. Стали говорить, что хватит, мол, итак уж большое невесточье получается, а Брячислав Изяславич рассердился и молвил: «Каб молодой Ярославич только на моей дочери женился… Ведь он себе в жены еще и войну получает. Войну с литвою. Вот каково наше невесточье!»

Ох, ужель и впрямь войне быть? И когда? Успеет ли она налюбиться с молодым мужем-то?..

С дороги Александру взяла усталость, одолела зевота, аж до слез. И снова есть хотелось невмоготу. Но когда въехали в крепость, сразу направились к Георгиевскому храму, ибо там уже начинались часы перед Великой пасхальной службой.

Нянька Аннушка и любимая подруга Евпраксия, дочь боярина Димитрия Раздая, взяли Александру под руки с двух сторон, отец выступал впереди, заслоняя дочь своей спиною. Вдруг пред ними встал седой епископ во всем облачении, с тяжелым взглядом. Кто-то сзади выдохнул в затылок княжне:

— Меркурий! Смоленский епископ…

Отец, нянька и Евпраксия благословились под его десницей, и он приступил к Александре. Тут тяжелый взгляд его заиграл и смягчился. Благословив княжну, он весело спросил:

— Сию, стало быть, куничку доставили нашему охотнику? Готова ли ко исповеди? Как подзову — подойдешь, я тебя, дево, исповедую. И потом причастишься.

А «куничке» вдруг припомнились рассказы о прошлогоднем нашествии Батыя на Смоленск, и показалось непонятным, как сей старый епископ мог сразиться с татарским кметем, одолеть его и убить… Погодите-ка, да ведь он же потом уснул, и поганые отрубили ему голову… Жаль, что за бородищей не видно шеи…

— Так ты, батюшка, значит, живой остался? — не утерпев, спросила Александра. — А молвили, что тебе таратарин главу отсек…

Епископ недоуменно вскинул брови, еще раз перекрестил Брячиславну и сказал:

— Господь с тобой, дево!

И отправился первым в храм, расступая толпу, словно заросли. А отец ласково рассмеялся:

— Ох ты же и смешная у меня, Саночка! Двух Меркуриев перепутала! Тот Меркурий был благородный кметь и по происхождению рымлянин. Се ему главу отсекли, а мощи ныне под спудом в Успенском соборе в Смоленске почивают. А сей Меркурий — епископ. Он же и обручение с венчанием творить будет. Великий иерарх!

В храме разбрелись по обе стороны. Мужчины — вправо, женщины — влево. Александра, Евпраксия и нянька встали подле осыпанного жемчугами образа Пресвятой Богородицы. Вскоре епископу Меркурию поставили тут неподалеку разногу с крестом и Евангелием, и он подозвал к себе княжну на исповедь. Подойдя к нему, она сразу во всем призналась, как утром сегодня пироги ела, как не о Боге думала, а только о женихе своем и будущей жизни, поведала и о тайных желаниях, которые всё-то отвлекают ее от молитв и созерцания Божьего величия и милости, и о многом другом, что сидело на сердце, как слезная капля на кончике носа. И чем больше выкладывала о себе, тем, казалось ей, больше и больше остается недосказанного, недораскаянного, недоисповеданного. И некое полузабытье вдруг охватило Александру, и, сама не зная как, она уже очутилась стоящею на коленках и покрытою епископской епитрахилью [17] Епитрахиль — часть облачения священника — длинная полоса ткани, надеваемая через шею и спускающаяся до низу. При отпущении грехов возлагается на голову кающегося. . Меркурьево двоеперстие крестом прошло по ее темени, а голос оповестил, что отпускает ей все грехи. Трепетными губами Александра приложилась ко кресту и книге и, роняя слезу, вернулась в свое окружение. Чтение «Апостола» только что завершилось и начиналась полунощница…