Павел Загребельный - Изгнание из рая

- Вы же вроде полетели? - несмело выдвинулся вперед всех Интриган.

- Полетел и прилетел.

- А товарищ Жмак заявил, что вас не будет, - наклонил к плечу голову Сладенький.

- Как видите, нет Жмака, а я - перед вами.

- Тогда как же это так? - надулся Первородный.

- А вот так. Сидеть - хватит, разобщенности - конец, все в единый агрокомплекс, или же я предложу очистить территорию Веселоярского сельсовета! Хлеб-паляница в торбе ниоткуда не возьмется!

Хлеб-паляница для представителей всех заинтересованных ведомств еще кое-как было понятно. Но торба! К чему здесь торба? Что за пережиток? Что за отсталое мышление у этого нового председателя?

Обменявшись взглядами, которые в литературе называются красноречивыми, они, однако, не стали разводить антимоний, докурили каждый свою сигарету, покашляли и похмыкали, а потом рассредоточились по веселоярским углам: определять, где стриженые, а где паленые. Гриша же, проводив их взглядом и пробормотав свое излюбленное: "Вот гадство!" - решил заглянуть в Дом культуры, а если точнее - в сельскую библиотеку, которой заведовала бывшая его одноклассница Тоня, теперь Антонина Ивановна, жена самого директора школы. Когда-то Гриша хотел было влюбиться в Тоню, но испугался: слишком уж она была хороша и языката. Язык как бритва. Подойти к ней еще как-нибудь можно, но что ей скажешь? Вот так, напугав себя, Гриша и завербовался в добровольное рабство к Щусевой Кате, рабство это, как известно, закончилось трагически и еще неизвестно, что было бы с Левенцом, не появись на веселоярских горизонтах Дашунька Порубай.

Но человечество с мудрым смехом смотрит на свое прошлое, не имея никаких намерений возвращаться к нему и повторять ошибки и глупости. Гриша был частицей человечества, к тому же женатой, да еще и занимал официальную должность, но сердце у него в груди все-таки предательски и коварно вздрогнуло, когда он увидел Тоню, красивую и строгую, независимую и неприступную в царстве книг и в мире мудрых мыслей и слов. Гриша даже попятился и зажмурился, чтобы не обжечься и не ослепиться, но должен был проявлять решительность на каждом шагу, поэтому отважно ринулся вперед.

- Что, начальство решило нас проверить? - без страха встретила его Тоня.

- Какая может быть проверка? - смутился Гриша. - Я к тебе, Антонина, за советом.

- Антонина, а почему не Тоня?

- Ну уж если на то пошло, то в школе я тебя называл Тонькой!

- Так называй и дальше так.

- Слушай, Тонька, у тебя в библиотеке книга о гадах может быть?

- Тебе о реакционерах?

- Да нет, о настоящих гадах. Тех, которые ползают.

- О пресмыкающихся? Так бы и сказал. Тебе как, что-нибудь справочное или из художественной литературы?

- Я и сам не знаю. Когда заедают гады, тогда какая литература помогает: справочная или художественная?

- Наверное, и та и другая. Знаешь что, давай я тебе найду все, что есть в словарях, а потом что-нибудь и из художественной.

- Морочу я тебе голову.

- Да какая морока? Это же одна минута!

Она метнулась за стеллажи, возвратилась с целым ворохом словарей и энциклопедий, начала листать страницы перед Гришиными глазами, быстро и умело вычитывала то оттуда, то отсюда.

- Так. Вот здесь. Гад. Гадюка. Гаденыш. Гадоед. Гадье. Гадина. Гадюга. Гадюра. Гадючонок. Гадюшник. Гадючиться... Все это от санскритского слова "гад" - ползать, пресмыкаться. Черви тоже сюда. Подходит тебе?

- Вроде бы подходит, хотя и без червей, потому что там есть и полезные. Давай дальше.

- Вот здесь еще. Слово "гад" для классификации не годится. Необходимо говорить: ползучее животное, пресмыкающееся.

- Как ни говори, а все равно гадство. И что там о них?

- Пресмыкающиеся делятся на черепах, клювоголовых, чешуйчатых и крокодилов.

- Ну, черепаху и крокодила сразу видно. А клювоголовых узнаешь только тогда, когда они тебя клюнут. Это тоже ясно. Труднее с чешуйчатыми. Спрячется в чешую - не доскребешься!

- Здесь вот еще есть, - нашла Тоня, - земноводные тоже относятся к гадам. Например, наша обыкновенная жаба. Это так называемые голые гады.

- Голые гады - это здорово! - обрадовался Гриша. - Голых и разоблачать не надо, сами себя показывают! Теперь бы еще придавить их художественной литературой - и талатай [8] 8 В романе "Львиное сердце", в главе 28-й, где речь идет о детстве Гриши Левенца, сказано: "Что такое талатай? Это такая штучка, которая дает возможность уничтожать всех врагов, самому оставаясь живым и невредимым. Выдумалось оно, наверное, после маминых рассказов о войне..." (с. 130). .

- Из художественной, к сожалению, у нас ничего нет. Только детские книжки.

- Давай и детские!

- Киплинг. Про Рикки-Тикки-Тави.

- Что это за чертовщина?

- Зверек такой. Называется мангустой. Поедает змей и крыс.

- Навряд ли, Тонька. Я ведь гадов есть не собираюсь. Я их хочу изучить, чтобы не съели меня.

- А что - угрожают?

Гриша вздохнул:

- Только тебе скажу: удрал бы я на свой комбайн, ох и удрал бы!

- У тебя ведь теперь такая власть!

- Власть? А ты знаешь, что это такое?

- Ну, это что-то самое высокое в селе...

- На высокое дерево козы скачут. Слыхала? Между прочим, у меня, кажется, именно с коз все и началось. И как началось, как пошло, - ни тебе конца, ни краю!

- Потому ты и ищешь про гадов?

- Да как тебе сказать... Когда-то я выдумал себе талатай. Теперь не помогает. Никакие слова, вижу, не помогут. А на гадов надвигается второй ледниковый период. Слышала?

Тоня кивнула. Эту ничем не удивишь. Все слышала, все знает. Такой была еще в школе.

- Знаешь, Гриша, раз ты уже зашел в библиотеку и раз ты теперь председатель, давай я тебе прочитаю одно место из Довженко.

- Это ты хочешь намекнуть, какие у нас никчемные фильмы крутят в Доме культуры?

- Нет, это о другом.

- Довженко - это же кино?

- Не только. Да ты послушай. Хочешь?

Тоня снова метнулась к стеллажам, вынесла аккуратный томик, нашла то, что хотела, и прочла: "Если не молчать в угоду длинному ряду редакторов, наставников и поучителей и не кривить пером в обход вопросов, в угоду благополучию, в угоду тому, что скажет подлая старенькая княгиня Марья Алексеевна, в угоду квартире своей, машине своей, даче своей, месту в президиуме своему, - трудно писать про село, где пролетело бесповоротно далекое детство.

Задумчивые лица умных, скупых на улыбку людей говорят о многом, и забота на лицах свидетельствует мне, как тяжело иногда достается его трудовой героизм. Как скучно и нелегко еще во многих наших селах, какие убогие хаты, о критики, художники. О, процветающие, какие же небогатые хаты!"

Гриша пришел искать сочувствия, а ему - про небогатые хаты! Ох и вредная же эта Тонька.

- Слушай, Тонька, - попробовал он возмутиться, - что ты мне читаешь? У нас же не хаты, а дома! И вовсе не убогие. Забиты мебелью и коврами, как когда-то у дворян.