Юзеф Крашевский - Осада Ченстохова

Говоря это, ксендз вздохнул.

— Кто дал тебе письма?

— Одно из них от посланного Радзионтка, другое привез с собою пан Павел.

— Пан Павел приехал?

— Только что прибыл, посланный, как говорит, каштеляном.

— Где же он?

— Он хотел переодеться; я его провел в келью для приезжающих.

— Спасибо тебе большое, я сам сейчас пойду к нему.

Говоря это, он начал распечатывать письма, а ксендз Ляссота тихо поклонился, направился к двери и вышел.

По лицу приора было видно, что письма принесли новые огорчения, так как лоб его нахмурился, тяжелый вздох вылетел из его груди, а глаза поднялись к небу; затем, как бы опомнившись, он принялся читать снова, потом положил письмо, опустился на колени, недолго, но горячо помолился и поспешно вышел.

Одно из писем было особенно печально и предвещало Ченстохову тяжелую в будущем судьбу. С самого начала войны боялись паулины за судьбу чудотворного образа, но еще больше испугались они, когда королевские письма, разосланные по всем крепостям и замкам, дошли до них, предписывая готовиться к обороне и извещая, что шведы, соблазняемые богатствами Ченстохова, могут внезапно напасть и на него. Провинциал паулинов ксендз Теофил Брониовский немедленно отправился к королю просить у него какой-либо помощи. Но что мог обещать и сделать в то время Ян-Казимир? Провинциал возвратился с ненадежным обещанием помощи в случае внезапного нападения.

— Делайте, что можно, — сказал король, — но если вас будут осаждать, я постараюсь послать вам помощь.

Такой ответ короля прислал провинциал настоятелю, ждавшему от Бога того, чего не могли ему дать люди.

Только что прибывший в монастырь пан Павел Варшицкий был двоюродным братом Станислава, каштеляна краковского, член семьи, считавшей паулинов своими покровителями и благодетелями. Он был человек уже не молодой, не особенно богатый, с помощью брата попавший в высшее сословие; чувствуя себя обязанным брату, он очень ценил его и боялся, чтобы двоюродный брат не повредил себе и родне своим упорством, оставаясь верным Яну-Казимиру. Немало его мучило и положение страны, и ничего он так не желал, как только успокоения, хотя бы даже под властью шведов, только бы оно позволило ему возвратиться к его стадам, хозяйству и мирной сельской жизни. Это был настоящий сельский хозяин, в полном значении этого слова: он занимался хлебопашеством, скотоводством и пчеловодством; он копал пруды, разводил в них рыбу, строил мельницы и не оставлял без внимания ни одной отрасли хозяйства, которая могла бы поднять доходы и улучшить имение. Война причиняла ему много огорчения, расстроив все его дела, нарушив порядок и разогнав его слуг и крестьян; шведы, а также и польские солдаты, избирали для постоя роскошные помещения, хозяйничали без позволения в амбарах, выпасывали поля, ловили скот, а любимое стадо пана Павла пришлось даже спрятать в лесу, чтобы и до него не добрался неприятель. Ксендз-приор застал пана Павла, лысого, круглого, длинноусого человечка, уже одевавшим кунтуш; слуга держал приготовленный пояс.

— Ах, прошу извинения, отец приор!

— Ничего, ничего, я ведь хозяин, и мне можно войти.

— Простите, ваше высокопреподобие, что застаете меня в таком виде, и позвольте засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение.

Говоря это, пан Павел, хотя и без пояса, бросился навстречу почтенному настоятелю и, кивнув слуге, чтобы тот ушел, сам поспешил подать кресло ксендзу Кордецкому. Дверь закрылась за слугою, и они остались наедине. Но едва пан Павел открыл рот, чтобы говорить, как на пороге после легкого стука появилось новое лицо: это был высокий, статный мужчина во цвете лет и здоровья, с черными волосами и усами, с саблей в черных ножнах у пояса, с шапкой в руке и с плащом на плечах. Он отворил двери с поклоном, как бы спрашивая разрешения войти.

— Можно? — спросил он, улыбаясь.

— Пан Христофор! Дорогой гость, просим, просим! — воскликнул приор, подходя к дверям.

Пан Христофор (это был некто Жегоцкий, добрый приятель ксендза Кордецкого и всего монастыря, а также и близкий сосед) сбросил плащ и с любезным видом подошел, приветствуя сначала хозяина, затем пана Павла. Приятно было смотреть на новоприбывшего: такой у него был спокойный вид, отличавший его от хмурых и насупившихся лиц, которые его окружали. Каково лицо, такова и душа, и под небом, быть может, не было счастливее его человека; вера в Провидение и надежда на Бога так были сильны в нем, что ксендз-приор называл его часто лилией, вспоминая слова псалма о птицах небесных и полевых лилиях, часто повторяемого Жегоцким. Ни одно несчастье доселе не могло омрачить его души, ни одно сомнение не поколебало его веры ни на мгновение. И в тот момент, когда вся страна была терзаема неприятелем, когда он потерял большую часть своего имения, когда будущее представлялось мрачным, он шел с таким ясным и веселым лицом, что ксендз Кордецкий обнял его, указывая пану Павлу:

— Вот, пане, это Божий человек, — сказал он, целуя новоприбывшего, — посмотрите на него и на нас и рассудите, в ком есть вера.

— Но, дорогой отец приор, не конфузьте же меня так, — скромно прервал пан Жегоцкий.

— Справедливая похвала не есть конфуз, дай нам Бог ваше спокойствие и веру. Но… что же там слышно?

— Чего захотели: старую песню поем; верно будет как-нибудь нам лучше, так как теперь становится все хуже и хуже, а зло вечно продолжаться не может. Другая новость, — добавил пан Христофор, — привез отцу приору гостей.

— Хвала Богу! Гость в дом, Бог в дом!

— Да, но во время войны так объедать монастырь Ченстоховский, не знаю, пристало ли, — усмехаясь, добавил пан Жегоцкий, — кто знает, что может случиться, каждый кусок хлеба дорог.

— Не беспокойтесь, Бог нам поможет; если не хватит хлеба, вороны, носившие хлеб пустыннику, и нам бросят хоть крошку его.

— Сегодня и я буду отчасти вороном, — сказал смеясь Жегоцкий, — но я принес не хлеб, — немного рыбы и извиняюсь за то, что не особенно хороша.

— Вы всегда с подарками; да воздаст вам за это Господь. Садитесь. Но какие же это гости? — спросил Кордецкий.

— Не издалека, отец приор, не издалека: это пан Себастиан Богданский и пан Стефан Яцковский.

— Соседи гостями не считаются.

— Я видел, как они подъезжали к воротам, когда проезжал через мост; верно, спешат с новостями, потому их сейчас ходит по свету столько, сколько комаров над болотом.

— Вот брат пана краковского каштеляна, благодетеля нашей обители, — перебил приор, обратившись к пану Павлу, — он может рассказать нам самые верные новости.

Пан Павел взглянул, поднял глаза к небу и, как бы не зная, что сказать, минуту помолчал, потом очень тихо проговорил, приблизившись:

— Его величество король уже в Спиже, в Любовле.