Аркадий Ваксберг - ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО

Аналогичных документов, касающихся «еврейского засилья» в различных сферах гуманитарной науки (именно гуманитарной: на физику, химию или математику ревнители этнической чистоты посягать пока что не смели) и в искусстве, пренебрежения «русскими национальными интересами» и т. п., в архиве хранится немало, и все они относятся к тому же периоду[10]. Совершенно очевидно, что такая фронтальная атака на «еврейское присутствие» в самых разных сферах культуры, причем с аналогичными формулировками – о «преобладании» евреев над русскими, – не могла возникнуть спонтанно. Ее не могли начать по своей инициативе сотрудники ЦК среднего уровня и докладывать об этом сразу нескольким секретарям ЦК, отлично сознавая (ведь все они были опытными аппаратчиками), что о таком документе адресаты непременно доложат самому Сталину – хотя бы уже потому, что речь шла о главном, любимом вождем, кремлевском театре и о всемирно известных музыкантах, обласканных им лично. Поэтому решиться на столь дерзкий шаг, находившийся в кричащем противоречии с официальной советской идеологией, партийные чиновники могли лишь в том случае, если имели на то специальный заказ.

По существовавшей тогда партийной иерархии и аппаратной практике он мог исходить только от самого Сталина. Никто другой по своему личному почину пойти на него не мог, если не был, разумеется, самоубийцей. Этот документ явно не дошел до доктора Геббельса, иначе он не преминул бы его использовать, и мы давно узнали бы о его существовании. Фактически кремлевские аппаратчики, хоть и в не подлежавших оглашению секретных документах, подтвердили то самое, о чем трубила каждый день нацистская пропаганда: евреи душат русскую национальную культуру, они захватили все «тепленькие» места.

Новая кадровая политика Сталина очень быстро стала достоянием гласности. И как бы она могла таковой не стать, если – то по мотивам «преклонного возраста», то «по болезни», то «в связи с переходом на другую работу», а то и вовсе «по целесообразности» – один за другим вдруг начали покидать различные должностные посты «лица еврейской национальности», а разговоры о том, что евреям нет места в административных структурах, стали вестись практически в открытую. Еще совсем недавно за этим следовало бы исключение из партии, а то и суд по обвинению в разжигании национальной розни, теперь же не просто сходило с рук, а стало нормой жизни.

Борьба с еврейским засильем началась в сфере культуры – на науку и производство Сталин в условиях войны пока еще посягнуть не мог. Но вскоре очередь дойдет и до них.

Всякое упоминание об уничтожении нацистами евреев вообще исчезло не только из ежедневной прессы, но и из пропагандистских брошюр, из лекций, которые читались в массовых аудиториях партийными агитаторами, посвященных теме борьбы с нацизмом. Не случайно, скорее всего, и то, что термин «нацизм» в лексиконе советских газетчиков и пропагандистов вообще не существовал – его заменял более общий, не имевший точной дефиниции, термин «фашизм», который просто стал синонимом термина «противник»: Сталин воевал не против воплощенной в кровавые дела гитлеровской идеологии, а против гитлеровской Германии, напавшей на Советский Союз. Если все же сквозь зубы упоминалось о «наличии жертв среди еврейского населения», то тут же добавлялось, что «мировой сионизм» и «буржуазные еврейские организации» сотрудничают с фашистами и помогают им в истреблении своих собратьев[11].

Иосиф Бергер, создатель и генеральный секретарь компартии Палестины, проведший 16 лет в сибирских концлагерях и 4 года в ссылке, считал, что запрет упоминать в печати о массовом уничтожении евреев нацистами объяснялся боязнью Сталина разжечь антисемитизм в Советском Союзе[12]. Общеизвестна трогательная забота коммунистических фанатиков о чистоте имиджа советских главарей даже после того, как эти фанатики сами прошли через гулаговский ад. В данном случае «комментарий» Бергера просто абсурден. Если кто и разжигал антисемитизм – с подачи гитлеровцев – на неоккупированной части страны, так это именно Сталин. А боялся он совсем иного: взрыва симпатии к немцам, которые борьбу с советской властью приравняли к борьбе с евреями. Или наоборот – практического значения это уже не имеет.

В конце сорок второго года резкий поворот к государственному антисемитизму уже был очевиден для всех. Раиса Орлова, работавшая тогда во Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей, вспоминает, как в ноябре 1942 гада председатель общества Владимир Кеменов, антисемитизмом отнюдь не страдавший, но все-таки верный партийный служака, мучительно пытался оправдать перед своими сотрудниками, среди которых было немало евреев, новую сталинскую национальную политику: «лучшие евреи – интеллигенция, партийный актив – оторвались от народа»[13].

Этот поворот, совершенно непостижимый для деятелей культуры еврейского происхождения, побудил многих из них искать объяснения у самого Сталина. Простейшая мысль – он же эту политику и проводит – в голову прийти им еще не могла. Два документа – из множества подобных им – наглядно передают атмосферу, которая тогда воцарилась в среде творческой интеллигенции.

В начале 1943 года с письмом к Сталину обратился художественный руководитель Комитета кинематографии, режиссер Михаил Ромм, создатель очень полюбившихся вождю довоенных фильмов «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», где – в полном противоречии с исторической реальностью – Сталину приписывалась главная роль в осуществлении «революции». С большой осторожностью, тщательно выбирая выражения, Ромм писал о «непонятных явлениях», которые происходят в кинематографе, в результате чего «советская кинематография находится сейчас в небывалом состоянии разброда, растерянности и упадка». Причина – в «разгроме творческих кадров», который осуществляет Большаков (глава кинокомитета в ранге наркома. – А. В.). Перемещения и снятия, которые он производит, не объясняются никакими политическими и деловыми соображениями. Поскольку же все снятые работники оказались евреями, а все заменившие их – не евреями, то кое-кто после первого периода недоумения стал объяснять эти перемещения антиеврейскими тенденциями в руководстве Комитета по делам кинематографии. ‹…› Проверяя себя, я убедился, что за последние месяцы мне очень часто приходилось вспоминать о своем еврейском происхождении, хотя до сих пор я за 25 лет советской власти никогда не думал об этом, ибо родился в Иркутске, вырос в Москве, говорю только по-русски и чувствовал себя всегда русским, полноценным человеком. Если даже у меня появляются такие мысли, то, значит, в кинематографии очень неблагополучно, особенно если вспомнить, что мы ведем войну с фашизмом, начертавшим антисемитизм на своем знамени»[14]. Письмо дошло до Сталина, он исчеркал его синим карандашом и передал одному из главных партийных пропагандистов Георгию Александрову с резолюцией: «Разъяснить»[15].