Борис Тумасов - Да будет воля твоя

Поравнявшись с толпой, Шеин велел остановить возок, послушал, чем юродивый народ привлек. Так и есть, стращает народ. Велеть бы Кузю в пыточную да под батоги, да на Руси блаженных Бог хранит.

Сплюнул боярин Михайло Борисович, велел вознице трогать. Гремя коваными колесами по бревенчатой мостовой, возок покатил в кремль, к просторным воеводским хоромам.

В листопад-месяц коронное войско подступило к Смоленску. Тревожно загудели колокола. Высыпал народ на крепостные стены, охают: экая силища приперла. Прислал Сигизмунд послов, велел открыть ворота, грозя проучить ослушников.

В воеводской избе, где Шеин повседневно вершил свои дела, собрались старейшие люди города, воевода с архиепископом Сергием и князь Горчаков, главный над всеми стрельцами, позвали и стрелецких голов, дабы сообща дать королю ответ.

Шеин спросил архиепископа:

— Как решим, владыка?

— Именем Спасителя нашего, не покоримся! — прогудел архиепископ.

— А вы, выборные города Смоленска? Вашими устами народ смоленский отвечает!

— Не впустим Жигмунда!

Повернулся Шеин к Горчакову и стрелецким головам:

— Слышите, воины, голос Церкви и люда?

— Мы государем посланы город боронить и стоять будем, покуда живы, — ответили стрелецкие начальники.

— На том крест целовать, — сказал Шеин, и всем миром отправились в собор.

Тут же и ответ королю сочинили: «Мы в храме Богоматери дали обет не изменять государю нашему, Василию Иоанновичу, а тебе, королю, и твоим панам не раболепствовать вовеки…»

Послам королевским Шеин добавил изустно:

— Мы гордыни не несем, но и чести российской не уроним…

Той же ночью заполыхали многие избы и дома посада, укрылся люд за крепостными стенами. Разбили ляхи и литва стан на самом берегу Днепра, между монастырями Троицким, Спасским и Борисоглебским. У кручи казаки свой табор возами огородили. Королевские пушкари батареи возвели, смотрят зевы орудий на стены и башни города. А на взгорочке поставили шляхтичи королевский шатер, просторный, шитый серебряной нитью.

Разлилось людское море по правобережью. Полощет ветер хоругви и хвостатые казачьи бунчуки, а у королевского шатра золотится стяг Сигизмунда. Весело играет музыка, дымятся походные кухни. Поят казаки и гусары коней в днепровской воде, гомон и крики далеко слышатся.

Вторую неделю в польском стане стучали топоры, вязали лестницы и щиты, готовились к приступу.

По деревянной скрипучей лестнице Шеин поднялся на верхний ярус сторожевой башни. Через прорези бойниц вольно гулял сквозняк, рвал полы плаща, теребил бороду. За спиной Шеина стрелецкий голова проворчал:

— Незваные гости. Вишь, петушатся. Ну да Бог не выдаст — свинья не съест.

— Караулы усиль, Сидоркин, да пушкарям от пушек не отлучаться. Повелеть бабам костры жечь и воду кипятить. А стрельцов наизготове держите. Со дня на день на приступ полезут, вражьи дети.

— Стрельцы, Михайло Борисович, и ночами кафтаны и сапоги не стягивают, одемши и в постель укладываются.

— Они свое отоспались со стрельчихами, отмиловались, нынче службу исполнять час настал.

Навалившись животом на каменный выступ, Шеин свесил голову. Лежал долго, потом поднялся, глянул в глаза стрелецкому голове:

— Говоришь, гости незваные? Так мы их так и потчевать станем. А посему надо нам, Сидоркин, наизготове быть, дабы недруги нас врасплох не застали.

Смоленск пробудился в тревоге. Печально отзвонили колокола к заутрене. На той стороне Днепра, за дальним лесом, догорала заря, багряная, холодная. Порывистый ветер гнал темную волну, будоражил воду.

Рассвет коронный гетман Жолкевский встретил в седле. В сопровождении десятка гусар он в который раз объезжал смоленские укрепления. Через зрительную трубу всматривался в городские стены и башни, рвы и палисады. В зелени деревьев и кустарников — пепелища пожарищ, редкие уцелевшие домики посада. Высятся за стенами церковные купола. Жолкевскому известно о городе все: и сколько стрельцов, и где какая толщина стен, как называют башни и сколько орудий в Смоленске. Задолго выведал гетман.

Миновав огневой наряд, Станистав Жолкевский направил коня к угловой башне. Еще в первый раз коронный обратил внимание на ров с пологими стенами, заросли — доброе укрытие.

Из-за леса выскользнул край солнца, брызнуло лучами на золото куполов и крестов. Зрительная труба выхватывала то один кусок стены, то другой: прорези бойниц, пушки, кованые ворота. Чуть задержался взгляд на Грановитой башне и тут же уполз…

Нет, нелегко будет овладеть Смоленском. Слова Сигизмунда вспомнил, когда пересекли рубеж. Он сказал Вишневецкому:

— Князь Адам, царь Димитрий, взяв в жены пани Марину, обещал вашему тестю Смоленск. Я позволяю вам первому вступить в город…

Жолкевский поморщился, ум опытного воеводы подсказывал: Смоленск надолго прикует коронное войско. Пока тепло, куда ни шло, но в метель и морозы? Король с канцлером отсидятся в Варшаве, а ему, коронному, оставят все ратные заботы…

Со стены пальнуло орудие, закучерявилось белесое пороховое облачко, и, взрыхлив землю, неподалеку от Жолкевского упало ядро, закружилось. Коронный гетман повернул коня, поскакал к королевскому шатру.

Блеклый рассвет проник в избу. Андрейка приподнял голову, прислушался. Варварушка и Дарья еще спали. Стараясь не шуметь, спустился с полатей, вышел во двор. Небо очистилось от звезд, начиналось теплое утро, хотя и минула первая неделя осени. Лист на дереве висел все еще зеленый, сочный. Набрав сена и подложив коню и корове, Андрейка сел на старый пенек, подумал, что сегодня надобно заняться крышей, подправить стропила и перекрыть свежей соломой: старая от дождей и времени почернела, сгнила.

Деревня, где прижился Андрейка, в пять дворов и малолюдна, мужиков с ним всего трое: он, дед Кныш и кривой Пантелей. Дворы жердями обнесены от дикого зверя — в огородах шалят.

Шестнадцатое лето Андрейке, но горя помыкал — иному на жизнь хватит, но Бог послал ему в радость Варварушку. С ней хозяином себя почувствовал. Всей деревней, сообща, они жали рожь, вязали ее в снопы, ставили в суслоны. Рожь уродилась славная, пахучая. По спелой ржи доцветали кровяные маки, синели, ровно глаза у Варварушки, васильки.

Несколько дней назад снопы свезли на гумно и обмолотили. Глухо стучали над деревней цепа и висела колючая пыль. Было весело и радостно.

Трудно достался Андрейке первый хлеб. Болела с непривычки спина, усталость валила с ног. Впервые вкусил Андрейка от нелегкой крестьянской доли, но не разочаровался, появилось удовлетворение, чувство собственной значимости и самоутверждения.

По подсчетам Дарьи, зерна им должно хватить до нового урожая и молоко будет, зима не страшна. А как выберут время, заготовят ягоды, грибы.