Лео Киачели - Гвади Бигва

Женщины оставили работу и пошли встречать хозяина. Саломе меньше других членов семьи боялась брата.

— Ты что, Гоча? Случилось что-нибудь? — спокойно спросила она.

Гоча направился к дому, даже не поздоровавшись с нею. Саломе уступила ему дорогу и обратилась к Найе:

— Что же ты глаз не кажешь, Найя, милая? Где пропадаешь, девочка? Неужели у тебя за день не найдется минутки свободной тетку навестить? Поди-ка сюда ко мне…

Саломе обняла и крепко поцеловала девушку.

— Не до тебя ей, сестра! Она с утра до ночи в поле болтается, а с ночи до утра на собраниях пропадает. Но больше этому не бывать. Не будь я Гоча, если не поставлю ее на место! — отозвался Гоча на ласковые слова сестры и затем, обратившись к жене, заговорил повышенным тоном: —Давно пора заняться девчонкой. Твоя забота! Говорит — не впутывай меня в эти дела. Что тебе нынче сказал тот человек?

Тасия решила отмолчаться.

Зато Саломе напустилась на Гочу:

— Да скажешь ли ты, наконец, что произошло? На девочке лица нет…

Гоча оставил без внимания слова сестры и, протянув руку по направлению к дому, повелительно крикнул дочери:

— Ступай! И не смей ни на шаг отлучаться!

Тасия и Саломе кинулись к Найе, увели ее на балкон, усадили на стул. А сами стали рядом, нахохлившись, точно наседки..

Гоча тяжело опустился на бревно, торчавшее из-под настила неподалеку от балкона. Закинув ногу на ногу, он надолго замолк. Затем заговорил тихонько, точно рассуждая сам с собою:

— Бог не дал мне сына… Надеялся — дочь подрастет, утешением будет. Училась, кончила семь классов. Обрадовался: ученые дети — родителям счастье, кто этого не знает. Любил, баловал сколько сил хватало. Да недолгой оказалась моя радость… Чуть подросла, объявила: я, видишь ли, комсомолка, и туда пойти надо и то сделать надо. Слова не сказал. Пускай, мол, тешится, от подруг не отстает. Вот когда горе мое пришло! О чем я думал, где была моя голова!.. Потом завела компанию со всякими Бигвами и меня же принялась учить. Докатились до нас колхозы, стала приставать — запишись да запишись, хотя бы против воли: заживем, видишь ли, богато! И эта женщина, — он ткнул пальцем в сторону Тасии, — туда же, за нею. Пристали в одну душу! И вот, сестрица, посмотри, до чего довели!

— До чего же они тебя довели? Как все, так и ты… Все мы в колхозе! Подумай хорошенько: разве в старые времена мог бы ты такой дом выстроить? Вот до чего они довели, милый, и ничего худого тебе не сделали, — мягко упрекнула его Саломе.

Гоча встал, широко расставил ноги и, подбоченившись, произнес:

— Ты, говорят, кулак, не полагается тебе ничего! И буйволица, говорят, не твоя! Взяли, даже не спросясь!

— Что ты говоришь?! — пронзительно вскрикнула Тасия.

— Не может этого быть, Гоча! Кто тебе поверит? Пошутил, верно, кто-нибудь? — возразила догадливая Саломе.

— Дочь — и та против меня пошла, опозорила совсем! — продолжал Гоча. — Все тут были: и Онисе, враль и пустобрех, и эти Бигвы, и она рядышком с ними. Едва увел… Нет, не прощу, ни за что не прощу! Хочет — не хочет, должна покориться…

Гоча прошелся несколько раз взад и вперед, затем вернулся к Найе и крикнул:

— Ни шагу со двора, слышишь?!

Тасии страсть как хотелось вмешаться, успокоить мужа, замолвить словечко за дочь, да не надеялась на себя. Вдруг напутает, а он разбушуется еще пуще. Тасия решила воспользоваться минутным затишьем, храбро погладила Найю по голове и ласково сказала:

— Слушайся отца, дочка… Разве другой кто научит уму-разуму? Товарищи, родная моя, совсем другое дело… — Убедившись в том, что слова ее не вызвали дурных последствий, она продолжала смелее: — Отец говорит: не уходи, дочка, никуда, — ты и не перечь. Ведь я тебя о том же просила, не правда ли? Посиди дома, займись собой, ты уже не девочка, замуж выходить пора. Многие на тебя заглядываются. Все спрашивают, где ты да что ты. И поговорить с тобой не прочь! Попробуй сыщи в Оркети другую такую, как ты! Тебе кое-кто сегодня подарок прислал. Хочешь — покажу? Замечательный подарок… Понравится… Обязательно понравится!

Тасия засуетилась, поспешила в комнату и торжественно вынесла коробку, преподнесенную Арчилом Пория.

«Кстати вспомнила, — подумала Тасия. — Авось теперь конец всем неприятностям».

Она раскрыла коробку и протянула дочери — к самому лицу поднесла.

Какой-то незнакомый аромат ударил в нос Найе. Она с недоумением разглядывала круглую этикетку на внутренней поверхности крышки и выведенное крупными буквами: «Тэжэ».

— Я даже названия этим вещам не знаю, дочка, вот они какие, — завела снова Тасия. — То, что лежит на вате в уголке, словно в гнездышке, верно, мыло для лица, Видишь, в шелковую бумагу завернуто, а на бумаге красавица нарисована. Косы-то какие, а? Правду я говорю, Саломе? Полюбуйся и ты, милая! Подойди же! Ах, как пахнет, окаянная…

— Кто принес? — резко спросила Найя. Она вся дрожала от досады и нетерпения.

Тасия раздумывала: «Сказать или не сказать?» — и вопросительно посмотрела на Саломе.

— Отец скажет, родная… Принес человек, который полюбился отцу. Иначе разве посмел бы дарить…

Произошло нечто неожиданное.

Найя, вспыхнув как пламя, вскочила со стула и оттолкнула руку матери. Коробка отлетела в дальний угол балкона. Флакон с одеколоном ударился о стену; мыло, столь пленившее Тасию, выскочило из пестрой шелковой оболочки и полетело вниз к ногам Гочи.

— Не смей! Никогда больше не смей! — крикнула Найя потрясенной матери и скрылась в доме.

Все это было делом мгновения. Тасия точно онемела. Опешил от неожиданности и Гоча. Глаза его перебегали от розового мыла к двери, которая захлопнулась за девушкой, и обратно. Ноздри раздулись, грудь заходила ходуном. И вдруг раздался неистовый крик:

— Подыми, девчонка! Сейчас же! Я тебе говорю… — Ни звука в ответ. — Эй, подыми, говорю! — снова громыхнул Гоча и шагнул к двери.

— Брось, брат, не надо… Потом уберет, — поспешила вмешаться Саломе. Она встала на его пути и уперлась ему в грудь рукою, на случай, если он заупрямится.

А Тасия шептала, точно молилась, в сонном забытьи:

— Это все я, глупая… Все я натворила…

Она потянулась к пустой коробке, к осколкам флакона и собралась было сойти во двор — подобрать мыло.

— Не смей трогать! — остановил ее властный окрик мужа, когда она была почти у цели.

Тасия застыла на месте.

— Оставь, Гоча, это уж слишком! — вступилась Саломе, пытаясь успокоить брата. — Не все ли равно, кто подымет? Да уймись ты наконец…

— Мне уняться? И это ты говоришь, Саломе? Новые времена принесли мне одно благо: теперь все равны — и Саландия и Пория. Ты помнишь, весь свет трепетал перед Зурабом Пория… Отчего же не удивляешься, что сын его нынче таскается ко мне с подарками и умоляет отдать за него дочь? Суть не в мыле, женщина. Дорого внимание! А эта подлая девчонка зазналась. Что она воображает о себе? Как посмела, дерзкая?