Конн Иггульден - Врата Рима

— Он осознает, что мы — его последний великий труд перед тем, как отдать богам душу, — с энтузиазмом подхватил Гай.

— Я стану лучшим мечником страны, особенно потому, что я с детства каждый вечер растягиваю руки, — продолжал Марк.

— Тебя прозовут Воинственной Обезьяной! — благоговейно произнес Гай.

Марк швырнул ему в лицо сеном, и они с притворной яростью вцепились друг в друга и покатились по полу сеновала. Гай оказался сверху и придавил всем телом грудь Марка.

— Я буду чуть-чуть лучшим мечником, чем ты, но из скромности не стану смущать тебя в присутствии дам.

Он принял гордую позу, и Марк снова сшиб его в солому. Оба сели, чтобы отдышаться, и погрузились в мечты. Наконец Марк сказал:

— На самом деле ты будешь управлять поместьем, как твой отец. У меня нет ничего, и моя мать — шлюха, ты знаешь… Нет, молчи. Мы оба слышали, что сказал твой отец. У меня нет наследства, кроме имени, да и то запятнано. Славное будущее ждет меня только в армии. По крайней мере у меня благородное происхождение, и мне дадут хороший чин. Если Рений будет нашим учителем, это поможет нам обоим, но мне — больше.

— Ты всегда будешь моим другом. Ничто не встанет между нами, — четко выговорил Гай, глядя ему в глаза.

— Мы вместе найдем свой путь.

Оба кивнули и в знак заключения договора пожали друг другу руки. Вдруг в дверном проеме возникла знакомая массивная фигура.

— Идите умойтесь! Когда Рений поговорит с твоим отцом, он захочет на вас посмотреть.

Мальчики медленно поднялись, и по их движениям было заметно, как они волнуются.

— Он жестокий? — спросил Гай.

Тубрук в ответ не улыбнулся.

— Да, жестокий. Он самый жестокий человек, какого я знаю. Он побеждает, потому что другие чувствуют боль и боятся умереть или остаться калекой. А он не человек, а меч, и сделает вас такими, как он сам. Очень возможно, вы никогда его не поблагодарите — вы его возненавидите, но то, что он вам даст, не раз спасет вам жизнь.

Гай вопросительно посмотрел на управляющего.

— Ты его знаешь?

Тубрук кратко рассмеялся лающим, безрадостным смехом.

— Можно и так сказать. Рений готовил меня к боям, когда я был рабом.

Он отвернулся, блеснув глазами в солнечном свете, и ушел прочь.

Рений стоял, расставив ноги на ширину плеч и сцепив руки за спиной, и хмуро говорил сидящему перед ним Юлию:

— Нет. Если хоть кто-то вмешается, я сразу уеду. Ты хочешь, чтобы из твоего сына и этого сучьего отродья сделали солдат. Я знаю, как это сделать. Я занимался этим всю жизнь. До одних наука доходит только при виде врага, до других — никогда, и я видел таких в неглубоких могилах на чужой земле.

— Тубрук будет иной раз говорить с тобой об их успехах. Его суждения обычно безошибочны. В конце концов, он ведь твой ученик, — сказал Юлий, снова пытаясь вернуть утраченную инициативу.

Сила духа этого человека подавляла. Едва войдя в комнату, он взял разговор в свои руки. Вместо того чтобы рассказывать о своих требованиях к обучению сына, Юлий обнаружил, что отвечает на вопросы Рения о поместье и о том, где можно тренироваться, да еще и оправдывается.

— Они очень юные, и…

— Еще год — и было бы слишком поздно. О, можно взять двадцатилетнего и превратить его в хорошего солдата, сильного и жестокого. Но из ребенка можно сделать несгибаемый металл. Некоторые уже сказали бы, что ты затянул, что настоящее обучение должно начинаться в пять лет. Мое мнение: десять лет — оптимальный возраст, чтобы мышцы и легкие правильно развивались. Если начать раньше, обучение может сломить дух; если позже — дух слишком прочно станет на неверный путь.

— В какой-то мере я согла…

— Ты — настоящий отец сучьего отродья?

Рений спросил отрывисто, но спокойно, словно говорил о погоде.

— Что? О боги, конечно нет! Я…

— Хорошо. Это осложнило бы дело. Тогда я принимаю годовой контракт. Я дал тебе слово. Пусть мальчики через пять минут выйдут на двор конюшни для осмотра. Они видели, что я приехал, так что должны быть готовы. Я буду ежеквартально отчитываться тебе в этой комнате. Если не сможешь приехать, соблаговоли меня известить. Всего хорошего!

Он развернулся на пятках и широкими шагами вышел из комнаты. Юлий раздул щеки и медленно выдохнул, слегка ошеломленный, но довольный.

— Пожалуй, это как раз то, чего я хотел, — сказал он и впервые за утро улыбнулся.

Мальчикам сразу сказали, что им дадут возможность как следует высыпаться. Восемь часов, с позднего вечера до рассвета, их никто не трогал. Все остальное время отводилось на обучение и закалку, если не считать минутных перерывов, когда они поспешно запихивали в рот еду.

Радость Марка потускнела в первый же день, когда Рений взял его шершавой рукой за подбородок и всмотрелся в лицо:

— Слабохарактерный, как мамаша.

Больше он ничего не сказал, но Марка мучила унизительная мысль, что старый солдат, расположения которого он так хотел добиться, возможно, видел в городе его мать. Он сразу устыдился своего желания понравиться Рению и решил, что станет самым лучшим учеником и без похвалы этого старого козла.

Рения было легко возненавидеть. С самого начала он называл Гая по имени, а Марка только «мальчиком» или «сучьим отродьем». Гай понимал, что он говорит так специально, чтобы использовать ненависть как толчок для их развития. И все же, видя, как друга в очередной раз унижают, Гай не мог не чувствовать раздражения.

По поместью протекала небольшая холодная река, которая впадала к море. Через месяц после начала занятий Рений отвел их до обеда к реке и указал на темную воду.

— Залезайте!

Мальчики переглянулись и пожали плечами. От холода тело тут же начало неметь.

— Так и стойте, пока я за вами не приду, — кинул Рений через плечо.

Он отправился в дом, слегка пообедал, искупался и лег вздремнуть на весь жаркий день.

Тело Марка оказалось гораздо чувствительнее к холоду, чем у его приятеля. Уже через пару часов лицо его посинело, и от дрожи он не мог говорить. К концу дня ноги Марка онемели, а мышцы лица и шеи болели от постоянного сокращения. Мальчики заставляли себя говорить, чтобы хоть как-то отвлечься от холода. Тени на земле удлинились, и приятели замолчали. Гаю было гораздо легче, чем Марку. Его ноги и руки уже давно онемели, но дышал он по-прежнему легко, а Марк с трудом втягивал в себя воздух мелкими глотками.

День холодал, хотя в тенистой части быстрой реки это было незаметно. Марк стоял, склоняя голову то на один бок, то на другой. Один его глаз наполовину погрузился в воду и медленно моргал. Марк то и дело впадал в забытье, пока нос не заливала вода, и тогда он фыркал и снова выпрямлялся. Ему было все больнее и больнее. Задание Рения стало для них сражением, но не друг с другом. Они будут стоять, пока их не позовут, пока Рений не вернется и не прикажет им вылезать.