Конн Иггульден - Врата Рима

Он будет обязан Марию и, если поставит свой флаг в его лагере, поступится частью своей независимости. С другой стороны, выбора может и не оказаться. Юлий жалел, что нельзя посоветоваться с женой, послушать, как ее острый ум проникает в самую суть, как бывало раньше. Она всегда умела увидеть такие стороны дела, какие не приходили в голову никому другому. Юлию не хватало ее ироничной улыбки, того, как она прижимала прохладные ладони к его глазам, когда он уставал…

Он тихо прошел по коридорам в комнаты Аврелии и остановился перед дверью, вслушиваясь в ее медленное, еле слышное дыхание.

Юлий осторожно вошел в комнату, приблизился к спящей фигуре и легонько поцеловал ее в лоб. Жена не шевельнулась, и он сел у кровати.

Во сне она казалась той женщиной, какую он помнил. Вот сейчас она проснется, и в ее глазах засветятся ум и юмор. Она засмеется, увидев, что Юлий сидит перед ней в темноте, и откинет одеяло, приглашая его в теплую постель.

— К кому мне пойти, любовь моя? — прошептал он. — Кого поддержать и кому доверить защиту города и республики? Думаю, твой брат Марий защитит республику не лучше, чем сам Сулла. — Он потер щеку, которая уже требовала бритья. — Где моей жене и сыну будет безопаснее? Вверить свой дом волку — или змее?

Юлию ответила только тишина. Он медленно покачал головой и поцеловал Аврелию, еще раз представив себе, что ее глаза откроются и в них он увидит женщину, которую знает. Потом тихо ушел, осторожно закрыв дверь за собой.

Когда в тот вечер Тубрук обходил дом дозором, все свечи догорели и в комнатах было темно. Юлий все еще сидел в кресле; глаза его были закрыты, дышал он с тихим присвистом, а грудь медленно опускалась и подымалась. Тубрук кивнул сам себе, довольный, что Юлий отдыхает от забот.

На следующее утро Юлий завтракал вместе с мальчиками хлебом, фруктами и согревающим ячменным отваром. Он оставил свое беспокойство во вчерашнем дне и сейчас сидел прямо, с ясным взглядом.

— На вид вы здоровые и сильные. Рений делает из вас мужчин.

Мальчики ухмыльнулись друг другу.

— Рений говорит, скоро мы придем в форму для боевых тренировок. Мы показали, что умеем переносить жару и холод, и уже начали узнавать свои сильные и слабые места. Он говорит, что эти внутренние умения — основа для внешних.

Гай говорил оживленно и немного жестикулировал.

Оба мальчика держались заметно увереннее, и Юлий почувствовал укол сожаления, что не может чаще бывать дома и видеть, как они растут. Глядя на сына, он подумал: «Не найду ли я однажды дома незнакомца?»

— Ты мой сын. Рений учил многих, но моего сына — никогда. Думаю, ты его удивишь.

Юлий видел, что Гай не верит своим ушам, и понимал: мальчик не привык к похвале.

— Я постараюсь. Думаю, Марк тоже удивит его.

Юлий почувствовал на себе взгляд второго мальчика, однако не посмотрел на него. Он хотел, чтобы Гай твердо запомнил его слова, и ответил так, словно Марка не было. Ему не понравилось, что сын попытался вставить в разговор приятеля.

— Марк мне не сын. Мое имя и моя репутация перейдут к тебе. К тебе одному.

Гай смутился и опустил голову. Он не мог выдержать непривычно настойчивого взгляда отца.

— Да, отец, — пробормотал он и принялся за еду.

Иногда Гай жалел, что у него нет братьев или сестер. Они бы все вместе играли, да и отец надеялся бы не только на него. Конечно, он не отдал бы им поместье, оно принадлежит ему, и так было всегда, но порой груз отцовских надежд давил на мальчика. Особенно когда мать в хорошие дни ворковала над ним и говорила, что боги подарили ей только его, одно совершенное творение. Аврелия часто признавалась сыну, что хотела бы иметь дочерей, чтобы наряжать их и учить своей женской мудрости, но лихорадка, которая постигла ее после первых родов, не дала ей такой возможности.

На теплую кухню зашел Рений. На нем были открытые сандалии, красная солдатская туника и короткие штаны, туго обтягивающие до неприличия мощные икры, какие бывают после многих лет службы в пехоте. Здоровья и сил, несмотря на возраст, у Рения было в избытке. Он вытянулся в струнку перед столом и посмотрел на присутствующих ясными и внимательными глазами.

— С вашего позволения, господин, солнце встает, и мальчики должны пробежать пять миль, прежде чем оно выйдет из-за холмов.

Юлий кивнул, и мальчики быстро встали, ожидая позволения уйти.

— Идите… и учитесь хорошенько, — с улыбкой проговорил он.

Его сын, похоже, думал только о занятиях, а второй — в этих темных глазах и бровях мелькнуло что-то еще. Гнев? Нет, уже исчезло…

Мальчики убежали, и двое мужчин снова остались одни. Юлий указал на стол.

— Я слышал, ты собираешься начать боевые тренировки.

— Они еще слабоваты. Возможно, в этом году и не окрепнут. И все-таки я их не спорту учить нанимался.

— Ты уже думал о том, чтобы продолжить работу с ними, когда годичный контракт закончится? — небрежным голосом спросил Юлий, надеясь скрыть свою заинтересованность.

— В следующем году я отойду от дел и уеду жить в деревню. Вряд ли что-то изменит мое решение.

— Тогда эти двое станут твоими последними учениками — твоим последним даром Риму, — ответил Юлий.

Рений на миг застыл, но Юлий не дал лицу выразить и тени своих чувств.

— Об этом стоит подумать, — наконец произнес Рений, повернулся на пятках и ушел в серый рассветный свет.

Позади него Юлий по-волчьи усмехнулся.

— Как офицеры, вы поедете в бой верхом, однако конница — не главная наша сила. Мы используем ее, чтобы оттеснить противника, но уничтожают его двадцать восемь легионов пехоты. Каждый из ста пятидесяти тысяч наших легионеров в любой момент готов прошагать тридцать миль в полном вооружении, с вещевым мешком в треть своего веса. А потом еще и идти в бой, без слабости и жалоб.

Рений посмотрел на мальчиков, которые стояли под жарким полуденным солнцем, тяжело дыша после пробежки. Он отдал им, своим последним ученикам, больше трех лет жизни, а им предстояло еще столькому научиться… Рений ходил вокруг них и резким голосом продолжал:

— Не удача и милость богов положила мир на ладонь Рима. Не слабость других народов заставляет их бросаться на наши мечи. А все потому, что наша сила гораздо больше, чем все, что они могут противопоставить. Это наша главная тактика. Еще до начала битвы наш боевой дух несгибаем. А наша выучка такова, что о нее разобьются все армии мира. Каждый воин уверен, что его товарищи не подведут его до самой смерти. Это делает наступление нашей армии сильнее самых геройских атак бессмысленно орущих варваров. Мы идем в бой не спеша. Мы стоим, а они умирают.

Гай отдышался, его легкие уже не болели от нехватки кислорода. За три года с тех пор, как Рений впервые приехал на виллу его отца, Гай заметно вырос и окреп. Ему почти четырнадцать, и в подростке уже ясно виделся будущий мужчина.