Федор Шахмагонов - Твой час настал!

Пан Хруслинский собрал несколько хоругвей и увел их в Калугу. Не шли, а бежали. Подгоняло их известие, что Скопин со своим войском вошел в Москву.

Когда в Сергиеву обитель пришло известие о разгроме по Дмитровом Сапеги и его отходе к Волоку Ламскому, Скопин и Делагарди рассудили, что угроза флангового удара отпала и пришло время идти в Москву. Не сторожась, не выдвигая вперед «гуляй-города». С распущенными знаменами русские и шведские полки вышли на Троицкую дорогу. До Москвы шестьдесят верст. Шли не поспешая. К вечеру 11-го марта остановились в селе Тайнинское. Отслужили молебен. Скопин и Делагарди разместились в избе священника.

— Будь моя воля, — сказал Делагарди, — я не заходил на твоем месте в Москву, а разместил бы войско поблизости от города. А мы с тобой ограничились бы встречей с царем и ушли бы к войску.

— Что тебя беспокоит? — спросил Скопин.

— Михайло, ты очень добрый человек и молодой к тому же. И я не старик, а тебя получаю: Слава полководцев вызывает ревность у государей. Меня беспокоит, что мы не нашли в печке даже золы от обрывков письма к тебе из Рязани. Если даже оно сгорело, нельзя быть уверенным, что его содержание осталось тайной для царя. Пока не завершено изгнание поляков тебе надобно остерегаться царского двора.

— У меня нет опасений, Царь, мой дядя, знает, что я не претендую на царство.

— Что значит в интригах у трона племянник ? И сыновья иной раз становятся жертвой царственных отцов. Мне горько тебе говорить, но у меня нет уважения к царю, хотя бы он твой дядя. Я боюсь за тебя, Михайло, ты становишься опасным для царя. Твое место до изгнания поляков среди войска. В древности в Риме полководцы спасались от императоров среди войск.

Скопин не верил, что царь Василий взревнует к его славе.

Утром 12-го марта, Скопин со своим воеводами и Делагарди со своими генералами, Передовой полк и шведские полки вышли из Тайнинского в Москву.

Скопину предоставилась возможность сравнить шествие из Тайнинского царя Дмитрия при его встрече с царицей Марфой. То было в жаркий летний день. Ничто не мешало московскому люду выйти навстречу царю Дмитрию и его матери. Ныне морозный день, мартовский день. Вдоль дороги намело сугробы. Иные дома завалило снегом под застрехи. Москва только что избавилась от голода. Московский люд от мала и до велика, вышел навстречу своему освободителю несметными толпами. Войска шли стесненные живыми стенами. Люди, прорываясь сквозь ряды ратников, целовали полу шубы у Скопина. Рыдали от восторга и умиления. Называли Скопина «отцом Отечества». Чем более возрастало ликование, тем более мрачнел Делагарди. И неспроста.

У Сретенских ворот войско встречали бояре, думные чины, духовенство и знатные люди. Здесь уже не было слез радости, не падали на колени. В высшем синклите уже начали разрушительную работу разрушительную работу ревность и зависть. Шептали между собой :

— Так и царя не встречали, когда избавил нас от Болотникова.

— Ныне у нас царь не Василий Шуйский, а Михаил Шуйский...

У Фроловских ворот Кремля, Скопина встретил патриарх Гермоген и, воздев перед собой крест, повел шествие в Успенский Собор. На паперти Скопина и Делагарди встретил царь.

Тысячи глаз ревностно следили за тем, как встретит царь освободителя, уже нареченного вслух «отцом Отечества». В Кремль еще с ночи, когда шли туда московские люди, чтобы видеть встречу царя и героя, пробился Захар Ляпунов с рязанцами. Прокопий наказал брату, чтоб глядел в оба, как царь обойдется со Скопиным, как Скопин подойдет к царю. Прокопию хотелось знать, вошло ли молодому воеводе в разум, что ныне он уже царь, хотя и не венчан на царство?

Да разве угадаешь, от души обнимал Василий Шуйский своего спасителя, не замышлял ли он уже против него, страшась его славы.

Скопин подошел к царю, низко поклонился. Царь обнял его и на глазах собравшихся троекратно поцеловал. Но царские поцелци могли быть иудиными поцелуями. Шуйский и Скопин вошли в собор, Захару и рязанцам туда невступно.

После молебна у царя пир в честь героя и шведских союзников. Сидеть за царским столом почтены Скопин и Делагарди. Даже своих братьев Дмитрия и Ивана на этот раз не посадил за свой стол.

Люди в городе не расходились по домам до поздней вечери. Многие зазывали и русских и шведских ратников к себе на постой. Дымились печи, московские люди из последних запасов пекли пироги для дорогих сердцу постояльцев.

И пошли день за днем пиры в боярских домах. Делагарди, явно обеспокоенный пришел к Скопину.

— Не о жаловании говорить я к тебе пришел, Михайло. Ныне царь рядом, о жаловании с ним разговор. Генералы мои и офицеры думают не столь уж хитрую думу. Мы, говорят они, зашли в глубину чужой и незнаемой земли. Мы прошли по многим королевствам, но таких непроходимых дорог и болот никогда не видывали. Михайло, пока снег не потек, надо идти на Смоленск и гнать оттуда короля. Прогоним короля, жалование нам поляки оплатят. Откупом возьмем. Не могу я поверить, Михайло, что тебя утешает поклонение московских людей. Нет для тебя ничего опаснее такого поклонения. Можно забыть о письме рязанцев, но и московские люди во всеуслышание между собой говорят, вот он наш царья явленный Богом по нашим молитвам за наши страдания.

— Что же, по твоему разумению, я должен сделать? Не я себя объявляю явленным Богом царем, о царстве не думал и не думаю, а хочу тишины на русской земле.

— Михайло, в который раз говорю тебе, что ты не искушен в дворцовых интригах. Царь тебя разлучил с войском, а полководец разлученный с войском становится добычей придворных интриг. Иди к царю и уговори его, что время выступать против короля. Царь беспрестанно задерживает жалование моим воинам. Мои воины возлюбили тебя. Они пойдут ныне за тобой, не требуя жалования. Их приз под Смоленском. Остались до разлива рек считанные дни. Не медли!

Скопин последовал совету Делагарди. Но не юному полководцу разгадать лукавство Василия Шуйского, сумевшего выжить при царе Иване Васильевиче, устоявшего при Борисе Годунове, вырвавшего царство у царя Дмитрия. Помаргивая красными веками, глядя на племянника слезящимися глазами, он озабоченно и будто бы доброжелательно ответил:

— Не спеши, Михайло! В опаске я, как бы ты, вознесенный славой, не потерял бы ее в битве с королем. Король и его гетманы — это не Рожинский и не Ян Сапега. За королем королевство и римский престол. Наше войско с каждым днем возрастает, а на шведов малая надежда. По суху, по суху пойдешь и покроешь себя неувядаемой славой! А мне старику уходить на покой, отдав тебе царский венец.

— Государь, и в мыслях не держу садиться на царство. Прямо и честно служу тебе, и мысли мои только о ратных делах.