Мелвин Брэгг - Дева Баттермира

Он передал письмо Мэри, которая перечла его несколько раз и в конце концов вернула послание обратно священнику.

— Я и не знала, что он писал, — сказала она, — и вы ответили ему?

— Как он и просил.

Она кивнула и пошла дальше в совершенном молчании. На перевале Хауз-Пойнт она настояла на том, чтобы окончить разговор, дабы преподобному не пришлось провожать ее и дальше, поскольку ему было не по дороге с ней. Он бросил последний взгляд на удаляющуюся фигуру, наблюдая за тем, как молодая женщина все дальше уходила по направлению к Баттермиру, а она свернула с дороги, зайдя в рощу на окраине деревни, дабы как следует еще раз обдумать содержание его письма. Поначалу оно весьма озадачило ее: он писал о посещении службы в церкви, о том, что «услышал одну из прекраснейших проповедей, какую мне когда-либо доводилось слышать», произнесенную мистером Грэхемом, «братом сэра Джеймса», о лакеях, которые освещали им путь обратно до гостиницы, и прочую ложь. И только в самом конце письма, и то только после того, как она внимательно прочла его несколько раз подряд, Мэри наконец догадалась, о чем же, собственно, шла речь в послании. «Это будет короткое письмо, — писал он, — от Вас же жду весьма подробного и длинного, отпишите мне как можно скорее, адресуйте его на имя полковника Хоупа, члена парламента, почтовое отделение, Лонгтаун, Камберленд, весьма обяжете меня, дорогой преподобный, искренне Ваш, А. Хоуп».

И даже тогда, когда она уже думала, будто их любовь, в которой они провели вместе несколько дней, заставит отринуть все его грязное и греховное прошлое, он продолжал лгать, используя несчастного Николсона, дабы осуществить еще одно свое жульничество и воплотить в жизнь задуманное.

Она отправлялась в Лортон, отчасти убежденная, что самое лучшее было бы отправиться в Карлайл и в конце концов замолвить за него словечко перед коллегией присяжных и судом в целом. Мэри даже надеялась объяснить им, что она отнюдь не сломленное несчастьями существо, но женщина, которая намерена выжить и совсем не собирается обращаться к ним, дабы они осуществили возмездие. Да ей это было и не нужно.

Теперь же она останется здесь, в долине, точно прикованная к этой деревеньке.

Она устало спустилась с холма. Однако, едва завидев три коляски на внешнем дворе гостиницы, она прикрыла глаза, почувствовав головокружение. И все же теперь она не собиралась потворствовать собственной болезни. Подойдя к самой двери, она остановилась, вдохнула полной грудью свежий воздух и торопливо вошла в дом.

В течение недели Карлайл только и говорил что о Хэтфилде.

Все началось с тюрьмы. Газета «Карлайл джорнел» сообщала: «Его постоянная готовность помочь своим товарищам по заключению обеспечила его невиданным уважением и пиететом с их стороны. К нему часто обращались за тем, чтобы он написал письмо или прошение, в большинстве из которых он проявляет ту до чрезвычайности высокую благородность, коя присуща ему». Страдания несчастных вызвали в нем живейшее сочувствие, о чем ясно свидетельствует его письмо, обращенное к главному врачу города:

Уважаемый сэр,

Некоторое время назад я вознамерился написать Вам, однако чувствительность Вашей души, какую Вы изволили проявить во время нашей последней встречи, заставила меня отложить на время перо.

И все же смею сообщить Вам, что Томас Хэтерингтон, заключенный в тюрьму за долги, слишком поздно обратился к обществу с просьбой о помиловании. И на всю долгую, холодную зиму он оставлен совершенно без радостных перспектив, без малейшей надежды на освобождение. Ему уж исполнилось восемьдесят три года; его сын, что пребывает в данной тюрьме по тому же обвинению, умер у него на руках вскоре после моего прибытия сюда. Долг составляет 23 фунта. Издержки же на его содержание уже составили 24 фунта 10 шиллингов!!!

Общество никогда не дает на одного заключенного более десяти фунтов, как бы ни обстояли дела; мне доводилось составлять заявления и просьбы от заключенных в самые разные инстанции, и всегда они бывали рассмотрены весьма милостиво и с предельным вниманием, а посему взываю к Вашему долгу, дабы сей случай нашел понимание, и надеюсь, что в самом ближайшем будущем ему сделают определенные уступки…

Долг, из-за которого сей арестант был заключен в тюрьму, — за пиво перед пивоваренным заводом в Эстон-Мур: пожилой человек был постоянным клиентом завода в течение восемнадцати лет! Будучи управляющим паба, он постоянно закупал товар. Официальным владельцем пивоваренного завода является, как заявлено, мистер Кристофер Блэкетт, проживающий в Ньюкастле. Молю, будьте столь любезны, уговорите канцлера, который теперь находится здесь, в своей резиденции, использовать свое доброе влияние на мистера Блэкетта, дабы он согласился принять от нас те небольшие средства, которые мы способны внести за этого несчастного человека, и освободить его из заточения…

Возможно, Тот, кто утешает меня безмолвно, утешит и Вас и Ваших близких.

Уважаемый сэр,

Искренне Ваш с любовью и благодарностью,

Джон Хэтфилд.

Это было лишь одним из многочисленных его писем.

Хэтфилд, с добродушного попустительства мистера Кемпбелла, который продолжал напоминать Хэтфилду, что, как мальчик, который когда-то пел на хорах кафедрального собора и назубок знал Священное Писание, сначала стал влиять на окружающих, а после уж и совсем принялся распоряжаться в тюрьме согласно христианским принципам. Он преподнес всем выдающийся пример веры и благотворительности: он выслушивал обиды каждого страждущего, кто искал встречи с ним, а тех, кто приближался к нему с большой неохотой, весьма в деликатной форме ставили в известность о его возможностях, случись им нужда в посторонней помощи. Преподобные Марк и Паттерсон по всему городу разносили слухи о спасении и перерождении всей тюрьмы. На этом несокрушимом фундаменте Хэтфилд принялся строить.

Он принимал у себя общественность Карлайла так, словно был мелкопоместным князьком. Каким-то непостижимым образом всего в течение нескольких дней ему удалось насадить радикальные мировоззрения в умах горожан. Его перестали считать диковинкой, куда в меньшей степени уродцем, и даже не обольстителем, который повсюду пользуется весьма дурной славой, подделыциком документов, уголовным преступником и самозванцем — но человеком со столь уникальными качествами, что всякий, общавшийся с ним, уходил от него, преисполненный чего-то лучшего. Чувство глубокого почтения к

Хэтфилду поселилось в душах всех, кто хотя бы раз беседовал с ним, и позже, во время судебного заседания, им были преисполнены все речи, что произносились перед присяжными, и именно это более всего тронуло самых важных граждан Пограничной Столицы.