Джордж Бейкер - Тиберий. Преемник Августа

Смерть Германика стала сенсацией и затронула все римские владения. Ее обстоятельства составляют историческую тайну, которая никогда не выйдет наружу. С момента, как болезнь приняла опасный характер, Германик практически исчезает из вида, и мы погружаемся в туман преднамеренных противоречий и неприкрытой пропаганды, и нам остается лишь гадать об истинных причинах его болезни.

В Антиохии ходили слухи, будто Германик во всеуслышание объявил о том, что его отравили, и на смертном одре поручил своим друзьям наказать убийц. [38] Рассказ Тацита о смерти Германика, включающий последние слова умирающего и патетический призыв к справедливости, не может убедить никого старше двенадцати лет. Тацит не присутствовал при этом событии. Все, что он рассказывает, он приписывает авторам, которые нам неизвестны и на сведения которых нельзя полагаться, мы можем судить обо всем лишь по косвенным свидетельствам. Судя по всему, его главы 70–72 списаны с какого-то политического памфлета весьма сомнительной природы, направленного против Тиберия. Подобный трактат, написанный в наши дни, привел бы автора на скамью подсудимых. В нем не содержится ни единого определенного утверждения или прямого факта, он сочинен целиком на пафосе и косвенных намеках, очевидно, для читателей, которым не нужны доказательства… Замечания в начале 73-й главы, сравнивающие Германика с Александром Великим (Македонским), — неприкрытое бесстыдство. Во второй половине текста Тацит возвращается к нормальному стилю, говоря о том, что труп не имел признаков отравления. Он не говорил прямо, что Плакиния — преступница, и не заявлял, что Ливия и Тиберий заставили ее совершить преступление, однако дал понять, что можно сделать такой вывод. Его друзьям было приказано позаботиться о его жене и детях (дочери Юлии и внуках Юлии), и все намеки были направлены против Тиберия. Таковы были слухи.

Гней Кальпурний Пизон меньше всего походил на человека, которого можно обвинить в отравлении. Он скорее мог открыто пронзить врага мечом. Намеки, которые витали в Антиохии, наконец стали до него доходить. На Косе он созвал совещание, чтобы обсудить ситуацию. Офицеры, прибывшие из Сирии, уверяли его, что его будут встречать и приветствовать при возвращении. Его сын Марк полагал, что его возвращение в Рим было бы самым мудрым решением. Домиций Целер напоминал, что он — официальный правитель и что симпатии Ливии Августы и Тиберия на его стороне, даже несмотря на то, что их могут на этом основании заподозрить. «Никто, — сказал Целер, — так нарочито и напоказ не оплакивает смерть Германика, как те, кто от нее выиграл». Пизон в конце концов последовал совету Домиция.

Он написал Тиберию, что, по его мнению, его следует отозвать из Сирии, чтобы предотвратить распространение мятежных настроений, и уверял Тиберия, что примет любые распоряжения столь преданно, как и всегда. На пути он встретил корабли, на которых Агриппина возвращалась в Рим. Обе партии были готовы ко всему, однако ничего не произошло. Марк Вибий предупредил Пизона, что ему следует отправиться в Рим для разбирательства. «Времени достаточно, чтобы за мной выслали претора», — отвечал Пизон… Он все еще ничего не понял.

Он вернулся в Сирию и обнаружил, что его место занял Гней Сентий Сатурнин, опытный военный. Пизон попытался силой вернуть себе управление провинцией, но, потерпев поражение в бою, был вынужден иначе оценить ситуацию. Сатурнин приказал ему возвратиться в Рим и сдаться на поруки.

Пизон отправился, все еще уверенный, что поступает правильно.

В Риме Тиберий столкнулся со второй волной беспорядков.

Прибытие Агриппины в Брундизий стало событием, способным привлечь внимание любого правительства во все времена. На несколько дней она остановилась на острове Коркира, «чтобы оглядеться», прежде чем продолжить плавание. Эта передышка была не самоцелью и предполагала множество иных, далеко идущих планов.

Тиберия предупредили о возможном повороте событий. Известие о смерти Германика застало всех врасплох. Деловая жизнь Рима замерла. Суды закрылись. Сенат осыпал посмертными почетными титулами наследника принцепса. Он так старался, что, когда поступило предложение занести имя Германика на мемориальную доску среди знаменитых писателей, Тиберий заколебался и отметил, что литературный стиль человека не определяется его статусом. Вполне достаточно включить имя Германика в число классических авторов. Итак, мемориальная доска сохранила прежний вид, но Германик, по крайней мере официально, стал числиться среди классиков, там, где мы теперь напрасно пытались бы его отыскать.

Если Тиберий не понял причины подобных выражений горя, другое событие смогло помочь ему осознать свою ошибку. К несчастью, жена молодого Друза Ливилла как раз в это время стала матерью близнецов. Тиберий не мог скрыть радости и чуть ли не единственный раз в жизни выразил свои чувства. [39] Кажется, Тиберий особенно почитал Диоскуров; так что рождение близнецов стало для него неким добрым знамением. Он заметил на заседании сената, что никогда прежде не рождались близнецы у такого именитого отца. Сенат, уже истощенный своими прежними выражениями лояльности, очевидно, не разделял энтузиазма счастливого деда.

Это замечание Тиберия возбудило подозрения, которым лучше вовсе было не возникать. То, что теперь Друз становился наследником и преемником империи, было очевидно, однако это лишь усиливало раздражение Агриппины. Выражение эмоций, столь необычное для Тиберия, показывает, что он, как и Пизон, не вполне отдавал себе отчет в том, что происходит.

Задержка на Коркире позволила привести в готовность силы сторонников Агриппины. Вполне естественно, Тиберий выслал две когорты преторианцев встретить прах Германика и поручил городским властям оказать им официальный прием. Его представители обнаружили в Брундизии не только всех собравшихся друзей Агриппины, но и целую толпу, присутствие которой требовало отдельных объяснений. Офицеры, которые служили под началом Германика, естественно, прибыли сюда отдать последний долг своему командиру, другие оказались здесь из уважения к Цезарю. Третьи, у которых не было повода появиться, прибыли потому, что приехали другие, — причина обычная для всех времен и народов. Здания и улицы Брундизия были переполнены людьми.

Тщательно спланированное появление Агриппины было настоящим театральным представлением. Когда объятая горем вдова, медленно ступая и держа в руках погребальную урну, в окружении двоих детей появилась перед зрителями, толпа реагировала должным образом. Настроения, возникшие в Брундизии, сопровождали процессию весь путь до Рима.