Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

— А кто будет звать? — Красин не сбавлял напора.

— Узнаешь…

Прошло не менее месяца. Встречаясь в столовой каждый день, Цивинский спокойно здоровался и проходил мимо, будто и не было той беседы, так взволновавшей Леонида. Наконец Красин решил выяснить, пустая бравада руководила коллегой или же за его словами действительно скрывается нечто серьезное.

Устроившись с тарелками возле окна, Леонид не спускал с Цивинского глаз, намереваясь сразу после обеда выйти за ним во двор и там, подалее от чужих ушей, где-нибудь на Забалканском проснекте, задержать для окончательного разговора. Сегодня Цивинский за столом в дальнем углу о чем-то долго толковал с Михаилом Брусневым — нелюдимым студентом из кубанских казаков. Мелькнула неприязненная мысль: «Видимо, и его уговаривает начать пропаганду среди рабочих… Распалит воображение, потом на месяц умолкнет…»

Бруснев покинул столовую хмурый, чем-то вроде бы недовольный. Наверное, не сговорились. Михаил вообще ведет себя странно. Общественными науками интересуется — это точно, книги в нелегальной библиотеке получает. Но чтобы поддержать какое-либо студенческое начинание, идущее вразрез с институтскими казенными правилами, такого за ним не водится. Живет бирюком, в сторонке. Напрасно Цивинский тратит красноречие — не на того напал…

Покрутив головой, Цивинский издали заметил нетернеливый взгляд Леонида, улыбнулся, поднял руку и указал на дверь. Красин направился к выходу. Хорошо получилось. Он беспокоился, как бы не упустить Цвиниского, а тот вдруг сам захотел встречи.

Пока в гардеробе надевали шинели, Цивинский тихо сказал:

— На Обводном канале кружок… Рабочие Резиновой мануфактуры и ткачи… Просят интеллигента для образовательных занятий. Пойдешь?

Красин обрадованно кивнул, но тут же обеспокоился:

— А пропаганда?

— Само собой, — поспешно заверил Цивинский и добавил: — Подбери себе кличку…

— Громобой! — не подумавши выпалил Красин.

— Господь с тобой! — Цивинский замахал руками. — Это для охранного хорошо, для дела не пойдет. Попроще надо — Петрович, Никитич… В этом роде.

— Ну, пускай Никитич, — смутившись, согласился Леонид.

— Подходящее платье имеешь? Зипун какой-нибудь, сапоги…

— Не-ет, — растерянно сказал Красин и спохватился. — Куплю по случаю!

— Теперь случая ждать недосуг, — озабоченно произнес Цивинский. — Приходи часам к восьми вечера на Бронницкую. Запомни хорошенько адрес…

Дверь в квартире на Бронницкой открыл Михаил Бруснев.

Красин подумал сперва, что ошибся подъездом, забормотал что-то бессвязное, но Михаил приглашающим жестом поманил в комнату, показал на диванчик:

— Усаживайтесь, Леонид. Или как вас нынче — Никитич?

Красин ожидал встретить здесь кого угодно, но только почему-то не Бруснева. Чувствуя себя неуверенно, поерзал на диванчике, осторожно спросил:

— Значит, и вы?

— Вот именно. — Михаил скупо улыбнулся.

— Но как же?

— Обыкновенно. — Бруснев пожал плечами. — Отныне и вам, Никитич, придется поубавить прыти… Книги оставьте, пускай найдут другого библиотекаря. Откажитесь категорически… Ни в каких студенческих сборах средств на нелегальные цели не участвуйте. Свободные деньги отдавайте в рабочую кассу. Организация нуждается…

— Выходит, это правда?! — встрепенулся Красин. — Организация существует?

Бруснев пощипал бородку, ответил задумчиво:

— Постепенно все узнаете. Вот пойдете в кружок Афанасьева…

— Цивинский говорил с образовательными целями, — перебил Леонид. — О пропаганде как-то вскользь…

Бруснев, звякнув крышкой кувшина, налил в стакан клюквенной водицы, отпил, походил по комнате. Остановился напротив Леонида, медленно спросил:

— Сколько времени грызли «Капитал»?

— Почти полгода.

— Вот видите! — Бруснев развел руками. — А у вас образование. Институт, можно сказать, оканчиваете… Вацлав выразил общую точку зрения. Рабочий едва умеет читать-писать. Вы ему — о прибавочной стоимости, а он глазами хлопает… Не-ет, дорогой мой, спешить не следует. Мы считаем, путь к пропаганде лежит через повышенне уровня общих знаний. У нас есть программа занятий: космография, природоведение, культура. А потом уж можно подавать политическую экономию, истораю политической борьбы…

— Но ведь и пропаганду можно вести через общие знания! — горячась, сказал Красин. — Отчего непременно разрывать? Неужели нельзя изловчиться?

Бруснев долгим взглядом посмотрел на Леонида и внервые сегодня улыбнулся широко, открыто.

— А вы и впрямь рисковый! Мне нравится, мы подружимся.

— Очень рад. — Красин вскочил с диванчика и церемонно поклонился. Они вместе от души рассмеялись и, почувствовав взаимную симпатию, обменялись крепким рукопожатием. После этого заговорили на «ты».

— Начнешь работать — разберешься. Советую прислушаться к Афанасьеву, подскажет.

— Толковый человек? — поинтересовался Красин, второй раз услышав эту фамилию.

— Клад, — не задумываясь ответил Бруснев. — Таких у нас мало. Сам увидишь…

— Но когда же, когда?! — Леонид потерял тернение.

Часы на стене хрипло что-то пробормотали, в деревянном чреве зашипело, щелкнуло, затем методично ударило восемь раз. Михаил достал свои карманные, сверил:

— Самое время. Переодевайся, за воротами ждет Цивинский.

Через десять минут Красин смотрел на себя в круглое зеркало и не узнавал. Облаченный в косоворотку, старое пальто, натянув высокие неуклюжие сапоги, по самые брови нахлобучив баранью шапку, из франтоватого студента-технолога он преобразился в какого-то забулдыжного мастерового. Но Брусневу и этого маскарада показалось мало.

— Поворотись-ка, сынку! — потребовал он, доставая печную вьюшку. — Не стесняйся, сажа — дело чистое. Помажься сильнее. Ничего страшного, на пользу…

И только когда Леонид загрязнил руки и лицо, Бруснев удовлетворился:

— Теперь хорошо. В случае чего сойдешь за слесаря.

Пока Красин переодевался, Михаил успел преподать несколько самых простых уроков конспирации. Прощаясь, обнял с напутствием:

— Будь всегда осторожен. Конец у этой дороги может быть малоприятным.

Фонари в морозном тумане светились тусклыми оранжевыми шарами. Выйдя за ворота, Красин посмотрел налево, направо: Цивинского не обнаружил. В недоумении остановился, поднял воротник пальто. Но тут же, спохватившись, потихоньку двинулся к Обводному. Хоть и неопытный конспиратор, однако понимал — торчать возле дома не годится.

Сделав десяток шагов, краем глаза заметил: от фонарного столба на противоположной стороне улицы отвалилась какая-то нелепая фигура в кучерском армяке. Вспомнились слова Бруснева: конец у дороги может быть неприятным. Неужто слежка? Так быстро и обыденно? В самом начале пути? Ну-ка, ну-ка…