Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

И тоже — по тропке, по тропке в лес, в том самом направлении, где скрылась девица. «Ой, нечисто тут, — догадался Елохов и побежал на полусогнутых к повозке. — Не случайно друг за дружкой тянутся… Замышляют, проклятущие, какую-то каверзу…»

На обратном пути сто раз пожалел Рыба, что нанял этого пентюха с чалым мерином. И уж кричал-то на извозчика, и грозил всеми карами, и тростью в спину тыкал — никакого ускорения.

— В дальний путь мы непривычные, — бормотал извозчик, безуспешно понукая мерина. — Ежели по городу — пожалуйте… А это ведь какая даль! Пристамши конь… И не кормленный с утра…

— Я тебя накормлю, сучье семя! — ярился Елохов. — Ужо приедем до места, накормлю! Да стегай ты его, кнутом стегай!

— А хоша оглоблей, — вздыхал возница. — Упадет и вся недолга. Вы, господин хороший, коли шибко торопитесь, платите, что причетается, да пешим порядком… Быстрее станется…

— Поговори мне, сволочь! — орал Елохов, а сам все оглядывался, не догоняет ли какой тарантас, чтобы незанятый и более исправный. Но шоссе, как на грех, будто вымерло. К Петергофу промчалась одна карета, видать, сановное лицо поехало, а в Петербург — ни единого экипажа. Пришлось смириться…

Георгий Константинович Семякин в этот воскресный день находился на службе: готовился сдавать дела. Приятное занятие, если наверное знаешь, что уже подписано высочайшее повеление, возносящее тебя на более высокую ступень государственной иерархии. Стать вице-директором департамента полиции в его годы, когда еще многое впереди, — это не шутка. Блестящие открываются возможности! Вот почему Георгий Константинович не жалел об упущенном воскресенье; неребирая бумаги, пребывал в превосходном настроении.

Постучались в дверь, вошел дежурный офицер;

— Ваше превосходительство, филер Елохов с докладом… Странные вещи рассказывает.

Семякин поморщился — ну, ему ли нынче возиться с, филерами? Хватит, было время — занимался сыщиками, а теперь хватит! До чего беспомощный тип, этот ротмистр. Кажется, мог бы и сам выслушать и принять решение… Так нет, беспокоит по пустякам.

Георгий Константинович хотел уж было отчитать офицера, однако тот повторил, подчеркнув голосом:

— Странные вещи, ваше превосходительство…

А все-таки чертовски приятно звучит «ваше превосходительство». Нет, ротмистр не дурак! Высочайшее повеление покамест не объявлено, а он уже величает с заглядом в завтрашний день. Приятно, приятно… Увы, слаб человек!

— Зовите, — сказал Семякнп. — Послушаем, что принес…

Докладывая, Ксенофонт Елохов позволил себе сделать некое предположение. Вообще-то не водилось, чтоб филеры самостоятельно истолковывали встречающиеся явления, их дело — наблюдать. Но сегодня особ статья, заковыристый больно случай. Щелкнув каблуками по старой унтер-офицерской привычке, Рыба почтительно произнес:

— Так что, сдается, вашескородь, не иначе — сходка у них.

— В лесу? — удивился Семякип. — Чего-то пугаешь, братец.

— Никак нет! — очеканил Елохов. — Барышня эта, извольте, замечена в неблаговидных поступках. Общалась на похоронах Шелгунова с лицами, кои подверглись аресту и высылке… Помните, скуластый такой — Мефодиев. В Сивковом брали… И нынче следом за нею в лес подались личности подозрительные…

— Да чем же подозрительны? Сам говоришь — с провизией…

— Упористо шагали, вашескородъ, не гуляючи… А лукошко, извольте, вполне может для отвода глаз. С лукошком-то и бомбист пройдет…

Георгий Константинович нахмурился. Не было еще такого, чтобы политические, как разбойники, собирались в лесу. Обычно сходки таились по тесным каморкам, сколько уж их было накрыто! Но чем черт не шутит! Может, у них новые веяния? Во всяком разе — проверить нелишне. Если бы накрыть этих лесных соловьев-разбойников перед самым уходом в департамент, было бы славно, очень славно…

Чело Семякина посветлело:

— С богом, голубчик, — сказал ласково, — с богом… Я распоряжусь, учтут. И радения твоего не забуду…

Пятого мая с утра сияло солнце, небо чистое, без единого облачка. Умытые дождями дома, мелкие бледно-зеленые листья на деревьях, бездонная голубизна над головою — все настраивало на возвышенный, праздничный лад. Егор Климанов, одетый в добротную тройку, на жилетке цепочка, с аккуратно подстриженной бородкой, весь какой-то старательно ухоженный, озаренный благостным внутренним светом, поджидал Бруснева на причале. Вчера договорились окончательно: плыть на лодке, чтобы всех опередить и еще раз оглядеться на месте — не вышло бы какой осечки.

Михаил пришел в назначенное время. Взглянут на Климанова и зажмурился, шутливо махая руками:

— На тебя смотреть невозможно, блестишь! Не слишком ли вырядился?

— В самый раз, Миша, как на свадьбу! — Егор всплеснул руками. — Да что свадьба? Сегодня такой день — душа поет! Сердце колотится! Праздник ведь, Миша, на нашей улице праздник!

— Погоди радоваться, — озабоченно сказал Бруспсв. — Еще не праздник… Вот проведем маевку, если все благополучно, тогда порадуемся…

— Все будет хорошо! — заверил Климанов. — У меня сердце — вещун.

Бруснев появился на причале в своей конспиративной одежде: форменную студенческую тужурку и фуражку сменил на мешковатый пиджак, коломянковые штаны, неказистый картуз. На ногах вместо обычных блестящих башмаков поношенные сапоги. Рядом с щеголеватым Климановым выглядел бедным родственником, фабричным — из самых темных. Усаживаясь на корме, проговорил:

— Я ведь почему о твоем костюме? Несообразно получается: франтоватый малый, сразу видать — богатейчик, а сидит на веслах, везет захудалого мастерового… По логике вещей я должен тебя ублажать…

— Ништо, Миша! — Климанов оттолкнул лодку. — А может, для собственного удовольствия гребу? А ты у меня — рабочая скотинка, мережи будешь ставить, рыбу выбирать — пачкаться…

Егор снял пиджак, бережно свернув, положил в рундучок на носу лодки, поплевал на ладони:

— Эх, мать честная! С ветерком прокачу!

— Нет уж, пожалуйста, не надо с ветерком, — засмеявшись, попросил Бруснев, — а то укачает — праздник мне испортишь.

До места доплыли быстро — Егор упирался, только весла гремели в уключинах, да шипела за бортами зеленая вода. Лодку вытащили подальше на берег, в кусты, чтобы со стороны залива никто не заметил. Снова обошли поляну кругом, опять покричали друг другу, испытывая, как далеко разносится голос: лишний раз убедились — условия для маевки лучше не надо.

Вскоре пришли сигналисты — три человека под началом Кости Норинского. Четвертому было сказано, чтобы к одиннадцати утра стоял на Нетергофском шоссе, показывал путь от Емельяновки.

Михаил Бруснев долго инструктировал постовых, расставив их на таком расстоянии, чтобы видели друг друга и в случае тревоги чтобы могли по цепочке передать сигнал.