Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

— Может, и не пьете?

— Так точно, не пью. Службе мешает.

Зубатов засмеялся:

— Ну, Евстратий, теперь твоим соколикам трудненько будет. По трактирам перестанут шататься, старшой не позволит.

Медников ухмыльнулся, подумал: «Обломают, не было такого, чтоб филер не пил…»

— Ну-с, — продолжал Зубатов, — поработаете с нами. Работа интересная, внакладе не останетесь. По линии наружного наблюдения подчиняться Евстратию Павловичу. Любите его… У нас все любят Евстратия Павловича. Ну, что еще? На места выезжать с чиновником для особых поручений, Леонидом Петровичем Меньщиковым. Вас представят… Пожалуй, все. Приступайте.

— Рад стараться! — забыв о предупреждении Медникова, снова гаркнул Елохов, но, вспомнив, тихо добавил — Живота не пожалею, будете мной довольны…

Перевезя вещи в меблированные комнаты, отдохнув хорошенько, Ксенофонт Степанович ночью вернулся в Гнездниковский приступать к обязанностям. В подвале — огромная низкая комната, тускло освещенная, с обшарпанными стенами. Мебели никакой, не считая большого дубового стола и стула с высокой резной спинкой. Медников был здесь; сидел, опустив глаза к стопочке листков; перебирал их медленно, что-то подчеркивая, макая перо в стеклянную чернильницу.

Елохов огляделся. По углам табунились филеры — разномастный народец, одетый кто во что: были и студенческие фуражки, и шляпы, и картузы. На одном напялена замызганная чуйка, на другом приличный сюртук, третий щеголял в парадной визитке. Оживленно шептались, чему-то смеялись, видно подтрунивая друг над другом. Лица в основном довольные, сытые. В подвал входили по одному, реже — по двое и сразу же, не глядя по сторонам, в свой угол: знать, приучены.

Минуты капали, филеров прибывало и прибывало. Ужа не шепот — ровный гул стоял от множества голосов. Ровно в полночь Медников поднял глаза от бумаг, похлопал в ладоши: «Внимание!» И сразу же зашевелились, разобрались по ранжиру. И если только что эту разношерстную публику ничто не объединяло, то теперь, когда вес приняли одинаковые позы, ноги расставив, руки за сипну, стало видно: служивые.

Евстратий Павлович медленно обошел строй, внимательно заглядывая каждому в глаза. Затем вернулся к столу и вызвал:

— Бугай!

От стены отделился юркий малый в стоптанных сапогах, не снявший грязного полотняного фартука торговца леденцами. Почти бегом приблизился к Медникову и вытянулся — руки по швам.

— Ну, что сегодня вытворял наш Гвоздик? — Усы Евстратия Павловича насмешливо шевельнулись.

— Очень осторожен… Спасу нет, до чего осторожен. Из дому выходит, всю улицу оглядит, проверку делает. Заходя куда-нибудь, сызнова проверяет. Поверите, на поворотах, за углами, и то оглядывается…

— Я-то тебе поверю, а вот поверит ли Гвоздик, что за ним нет слежки, — вот в чем закавыка. — Медников пощелкал пальцами, размышляя. — Завтра пойдешь в паре с извозчиком… Каланча!

— Здеся я! — отозвался филер, облаченный в кучерской армяк. — Слухаю, Евстратий Павлович!

— Завтра с Бугаем понаблюдаешь Гвоздика. Двойным манером: он пешим, ты — пролеткой. Ясно?

— Так точно!

К докладу приступил Барин: фатоватый господин с подкрученными усиками. Перебирая пальцами поля фетровой шляпы, хихикал:

— Наблюдаемый Факельщик, ей-богу, глупый. Ничего вокруг не видит, конспирации не соблюдает. Одно плохо — бегает быстро. Ей-богу, как заяц. Приходится на извозчике… Пожалуйте счетик к оплате…

Медников бегло просмотрел отчет с пометками об израсходованных по службе деньгах, произнес вяло:

— Скидай полтинник на каждую ездку, больно дорого платишь извозчикам. Платишь таровато, а толку маловато… Ты по кличке Барин, не по родословной: шиковать не смей.

Филеры загигикали.

— Так ведь, Евстратий Павлович, концы какие! — загорячился Барин. — То его в Сокольники метнет, то на Большую Дмитровку!

— Скидай, скидай… — Медников, не слушая объяснений, вернул бумажку.

Ксенофонт Степанович понял: что здесь делается — никому в охранном неведомо, все зависит от Медникова. Он и жалованье может прибавить, и наградить. А может оштрафовать и расходные деньги урезать. Господин Семякин — далеко и высоко, а Медников — вот он, рядышком. Кого почитать за хозяина? Кому служить вернее? Голова кругом идет…

Окончив принимать донесения, Медников снова пошел вдоль строя. Установилась мертвая тишина. Елохов заметил, что один из филеров постепенно вжимает голову в плечи. Евстратий Павлович задержался возле него, склонившись немного вперед; долго рассматривал, словно видел первый раз. Фигура агента съежилась, он даже ноги поджал.

— Ну, что молчишь? — ласково спросил Модников. — Докладывай. Опиши свои подвиги…

— Чего же докладывать, Евстратий Павлович? — пролепетал агент. — Наблюдаемый с утра вошел в дом на Козихинском, а обратно не вышел… Поди, ночует…

— Ночу-ует? — еще ласковее переспросил Медников.

— Ага! — Филер шмыгнул подозрительно красным носом. — Не иначе как…

— А до которого часа ждал?

— До одиннадцати.

— Ночи?

— Так точно… утра… никак нет, — лопотал агент, прикрывая ладонью щербатый рот.

— Та-ак, — Медников упер руки в бока. — Сухомятка!

— Слушаю, Евстратий Павлович! — донеслось из дальнего угла.

— Когда наблюдаемый вышел с Козихинского?

— Без четверти десять, минутка в минутку…

— И куда подался? Громче! — Медников приложил согнутую ладонь к затылку, заправив за ухо длинную прядь.

— Встретился на Тверском с Заклепкой.

— А куда же делся наш герой, который ждал, говорит, до одиннадцати?

— А в пивную!

Медников медленно взял провинившегося филера за грудки и неожиданно сильно ударил спиной об стену; голова несчастного мотанулась, из-под затылка на плечи посыпалась отсыревшая штукатурка.

— Виноват, Евстратий Павлович, — только и вымолвил.

— Виноват, мерзавец, так и говори, что виноват, кайся. — Медников по-кошачьи открытой лапой ударил агента по лицу, тот снова затылком об стену. — На коленях ползи, клянись — виноват… А не ври, подлец, не ври! Нет еще такого прохвоста, чтобы обмануть Медникова, ие родился… Дур-рак! Мер-рзавец! Пять рублей штрафа записываю. А повторится — вылетишь вон!

Наградив филера еще парой зуботычин, Евстратий Павлович вытер руку носовым платком и вернулся к столу. Помолчал и, совсем успокоившись, сказал:

— Господа, у нас — пополнение…

Ксенофонт Степанович сделал шаг вперед. Филеры, вытягивая шеи, рассматривали новичка. Подержав его в таком положении, Медников кивнул, разрешая стать в строй. И объяснил:

— Пришло время сообщить… Те из вас, кто делом доказал рвение по службе, будут зачислены в летучий отряд, где старшим назначен господин Елохов… Господин Елохов в пивную не пустит. Господин Елохов сам не пьет и другим в служебное время не позволит. Верно говорю, Ксенофонт Степанович?