Розов Александрович - Акведук Пилата

- Поверь мне, доминус, я не вор и не…

О, боги! Как меня утомила манера азиатов давить на доверие. «Поверь, это плоды лучшей смоковницы на всем Синае», кричит торговец, пытающийся сбыть лежалые фиги.

- Второй, - перебил я, - второй и последний раз говорю, не морочь мне голову, если не хочешь близко познакомиться с моим жезлом. А он весьма тяжел, ты понимаешь?

- Понимаю, доминус.

- Хорошо. Я задал тебе вопрос, чем ты живешь? Меня не интересует, кем ты не являешься. Я хочу знать, как ты получаешь еду, одежду, кров и деньги.

- Когда нечего есть, я ловлю рыбу или, бывает, за небольшие деньги делаю какую-нибудь плотницкую работу. Еще иногда я помогаю писать письма, а иногда я лечу людей. За это я платы не требую, но мне дарят что-нибудь из благодарности. Иногда добрые люди просто дают мне еду или несколько монет.

- Просто дают? То есть, ты попрошайничаешь?

- Нет, доминус. Я рассказываю людям о разных вещах.

- О каких вещах?

- Понемногу о всех вещах, что происходят на небе и на земле.

- Ты философ? Или, может быть, прорицатель, и разговариваешь с богами?

- С одним богом, доминус. Есть только один бог.

- Только один бог, говоришь? Может быть, может быть. То же сказано у Платона, и так же говорят адепты Митры, Непобедимого Солнца. То же самое говорят ваши жрецы. Парсы же говорят, что богов два, добрый и злой. Гесиод рассказывал о многих богах, а Сократ полагал, что богов нет вовсе, а есть лишь гении. С другой стороны, Эпикур доказывал, что если даже есть боги, то они пребывают в идеальном блаженстве, и им до нас нет никакого дела. Как и нам до них. Так с каким богом разговариваешь ты? С неназываемым богом иудеев? С солнечным Митрой? Или с первоначалом всех форм и вещей, что у Платона?

Иешуа пожал плечами:

- Мне кажется, все эти достойные люди говорили об одном и том же боге. Только представляли себе его по-разному.

- Что ж, это не самая глупая мысль. Нечто подобное говорил Ксенофан, представлявший бога в виде идеальной сферы, не схожей ни с живыми существами, ни с небесными светилами. Так что ты говорил об этом одном боге?

- Я говорил: бог – любящий отец всем людям, и желает всем лишь добра, а беды происходят от человеческих ошибок, или от жадности, или от незнания, или от других человеческих пороков. Я говорил: бог хочет лишь того, чтобы люди жили по любви, правде и справедливости. Я говорил: богу не нужны храмовые церемонии и всякие подношения, потому что он, как творец всего, сам не нуждается ни в чем.

Интуиция подсказывала мне, что мы добрались до сути происходящего.

- Не нужны церемонии и подношения? – переспросил я.

- Так, доминус, - подтвердил Иешуа, - ведь если бы бог в чем-либо нуждался, он сотворил бы это для себя, как сотворил небо и землю. Ты ведь согласишься, доминус, что если бог сотворил все сущее, то он всем и владеет. А не бессмысленно ли подносить кому-либо в дар то, что и так ему принадлежит?

- Гадес и вороны! – от избытка чувств я хлопнул ладонями по коленям, - теперь я понимаю, почему Каиафа так ополчился на тебя. При таком владении риторикой ты мог бы разорить все жреческое сословие Иерусалима!

Иешуа изумленно прижал руки к груди:

- Поверь, доминус, я лишь хотел открыть людям глаза на истину и совсем не собирался…

Наивный мальчик. Он, видите ли, хотел открыть людям глаза…

- Что есть истина? И кого интересует, что ты там собирался, а чего не собирался? Важно лишь то, что из-за твоих речей Каиафа мог лишиться дохода со своего священного хозяйства… Дело ясное… Эй! Центуриона Марция ко мне! И пусть принесут бумагу, чернила и стилос.

- Доминус, разве я совершил преступление?

- А разве я сказал, что собираюсь подписать тебе приговор? Не бойся. Я отправлю тебя к правителю Галилеи. Он как раз остался без придворного философа. При нем был один, некий Иоанн по прозвищу Банщик, тоже знаток риторики. Но этот Иоанн, по скверности характера, позволил себе назвать супругу правителя шлюхой, вследствие чего лишился головы. Надеюсь, ты не повторишь его ошибки. А теперь помолчи и не мешай мне писать.

«Понтий Пилат, всадник и прокуратор приветствует Ирода Антипу, тетрарха Галилеи.

Когда я был у тебя в гостях, ты жаловался на скуку, и на отсутствие образованных людей, которые могли бы развлекать тебя беседой и наставлять твоих детей в философии и риторике. Здесь по случаю попал в мои руки некий Иешуа из Назарета, человек из простого сословия, но достаточно искушенный в интересующих тебя науках. Отправляю его к тебе, но предупреждаю: будь осторожен, чтобы своим красноречием он не склонил тебя или твоих домашних к странностям своей новой религии. А в остальном, он юноша скромный, разумный и почтительный, так что придется, я надеюсь, к месту».

Отложив стилос, я передал письмо Марцию.

- Выбери декуриона потолковее, пусть отконвоирует этого Иешуа к тетрарху, и передаст вместе с моим письмом. Денег выпиши на три дня, чтоб сильно не задерживались. И скажи, чтоб с подконвойным обращались хорошо, а не как обычно. Вопросы есть?

- Никак нет, префект. Разрешите исполнять?

Я кивнул и направился в сторону бассейна. Хотелось освежиться, день действительно был жаркий. Кроме того, я предполагал, что история с этим мальчишкой из Назарета очень скоро получит продолжение. И, клянусь Юпитером Статором, я не ошибся.

- Префект, к тебе туземный жрец, из главных. Просит принять.

- Из главных? Каиафа?

- Вроде того, префект. Никак не могу запомнить ихние имена.

- А пора бы, Марций, - наставительно сказал я, - ладно, зови его сюда.

Иудейский понтифик был хотя и достаточно молод, но уже опытен в вопросах этикета. В начале он поинтересовался состоянием моей латифундии, затем здоровьем моей супруги, затем новостями из Рима, и лишь потом, как бы невзначай перешел к делу:

- А не скажет ли почтенный прокуратор, когда планируется утвердить поступивший вчера приговор по делу бунтовщика Иешуа из Назарета?

Ну, конечно. Этого вопроса и именно в такой постановке следовало ожидать. Я придал своему лицу вид крайней задумчивости, после чего приказал Марцию вызвать претора Игенса Публия.

- Игенс, напомни, в нашу канцелярию днями не поступал ли на утверждение приговор некому бунтовщику Иешуа из Назарета?

Игенс порылся в бумагах и отрапортовал:

- Третьего дня поступил приговор бунтовщику Иешуа бар Абба, но там не было сказано, откуда он родом. Приговор утвержден прокуратором.

- Хорошо, Игенс. Оформи постскриптум, что этот бар Абба - из Назарета. В делах должен быть порядок.

- Да, префект. Разрешите идти?

- Подождите, подождите! – Каиафа от волнения даже привстал со скамьи, - это не тот Иешуа.

Я остановил уже направившегося к дверям претора.

- Погоди, Игенс, а еще на какого-нибудь бунтовщика Иешуа приговор поступал?