Димитр Димов - Осужденные души

Фавн Хорп, родилась в Солт-Медоу в 1912 году. Эти данные Луис узнал на другой день из книги проживающих, любезно предоставленной в его распоряжение одним из служащих отеля. После этого Луис решил больше ею не интересоваться. Ее имя нужно было ему только затем, чтобы обезопасить себя, если бы ей вдруг вздумалось устроить ему неприятности с полицией. Чемоданы с двойным дном он еще с утра на всякий случай переправил к дону Индалесио, который оставил его обедать. Утомленный праздной болтовней брата о необходимости реставрации монархии и скучными семейными анекдотами, Луис вернулся в отель в самое жаркое время дня и лег спать.

Проснулся он около пяти и сошел в бар выпить кофе. У него был билет на бой быков, но он отказался от этого зрелища, потому что в бар вошла Фани Хоры.

Столики пустовали. Постояльцы все еще отлеживались в своих комнатах либо пили кофе в холле; кельнеры в ожидании вечернего наплыва лениво перешептывались. Дым послеобеденных сигар уже рассеялся, и в зале было прохладно и приятно. Но Фани, вероятно, стало не по себе при мысли, что скоро зал заполнится людьми, потому что она тревожно посмотрела на свои часы, а потом огляделась вокруг устало и безнадежно, как преследуемое животное, которому негде укрыться. Она была в красивом сером костюме, и его элегантный покрой до некоторой степени скрадывал ту небрежность, которой дышало все остальное в ее внешности. Волосы ее висели прядями, а пустые, блуждающие глаза делали изжелта-бледное лицо совсем бескровным и призрачным, точно это было лицо со старинного портрета, поблекшего от пыли, сырости и времени, портрета, который так обветшал, что вот-вот рассыплется сам собой, подобно тем фрескам, разрушение которых не может остановить и самая искусная техника.

Она направилась к столику в дальнем конце зала, словно хотела забиться в угол, чтобы спрятаться от людей, и, пока она шла, Луис заметил, что это несчастное создание движется с огромным усилием, пошатываясь и хватаясь за стулья, как боксер, поднявшийся после нокаута, или как пьяный, каждое мгновение рискующий грохнуться на пол. Добравшись до углового столика, она опустилась на стул и хриплым голосом заказала кофе. Потом так же глухо попросила, чтобы кофе сварили двойной, а кельнер ответил звонким испанским: «Si, senora», [9]и жизнерадостность его голоса составила поразительный контраст с теми звуками, которые исходили из ее подточенного морфием организма. И только тут, сопоставив ее походку и внешность с тем, что он уже знал о ней, Луис понял, что она напилась, мертвецки напилась, чтобы алкоголем заглушить сжигавшую ее жажду морфия.

Вероятно, она вышла сразу после обеда, чтобы обойти все подозрительные кафе и бары Мадрида в надежде достать хотя бы грамм спасительного порошка. Вероятно, она униженно выспрашивала у кельнеров, кокоток и сводниц о спасительном яде, способном успокоить ее нервы. Вероятно, пока она скиталась по этим грязным дырам, какой-нибудь невежа предложил ей сигарету или стакан вина, и ей пришлось принимать его ухаживания и объяснять ему, что она ищет только морфий, морфий, морфий… и готова заплатить за него деньгами, драгоценностями, своим телом. Но все ее усилия оказались тщетными. Развращенный и жизнерадостный Мадрид не знал наркомании, ибо предпочитал любовь, вино, бой быков, ибо прогонял угрызения совести исповедями и посещением литургии. Скорее бананы вырастут в Шотландии, чем здесь отыщется хотя бы один грамм яда, которого она жаждала. И после всего этого, усталая, измученная, отчаявшаяся, она пила, пила до потери сознания, чтобы утолить более страшную жажду, которая ее сжигала. Потом она, вероятно, доехала до отеля в такси, вышла, но уже у подъезда ощутила парализующее действие алкоголя, полную невозможность взять ключ от номера, пересечь холл, где толпились любопытные бездельники, добраться до своих комнат. И она зашла в бар у самого входа в надежде, что чашка крепкого кофе отрезвит ее, поможет ей прийти в себя. Но все это было совершенно бесполезно, потому что именно сейчас алкоголь начал действовать. Садясь на стул, она пошатнулась. Кельнеры поняли, что она пьяна, и стали шушукаться, насмешливо ухмыляясь.

Когда она увидела Луиса, выражение ее лица стало еще трагичней и беспомощней. К унижению перед кельнерами, ироническую почтительность которых она уже улавливала, теперь прибавилось новое унижение перед человеком, который так больно оскорбил ее своим великодушием. И опять Луис прочитал на ее лице дьявольскую надменность, неуязвимую гордость, придававшие ей такой вызывающий вид. Выпив кофе, она бросила кельнеру кредитку и презрительным жестом, как собаку, отослала его прочь, чтобы он не беспокоил ее со сдачей. Потом с неимоверным трудом выпрямилась, и ее лицо, обращенное к Луису, выразило холодность, равнодушие и насмешку, точно все случившееся вчера ее ничуть не задело и сейчас она вполне владела собой. Она задержала на нем взгляд всего на секунду, не больше, и даже не сочла нужным ответить на его вежливое приветствие. Вместо этого она сделала эксцентрический жест – благосклонно улыбнулась человеку, который сбивал коктейли, словно хотела сказать: «Ты один интересуешь меня здесь, потому что готовишь отличные коктейли!..»

«Надо было тебя добить!» – подумал Луис, снова почувствовав ненависть к ней. И он ощутил настоящее злорадство, когда, пройдя несколько шагов, она пошатнулась и беспомощно ухватилась за край стола. Она была пьяна, ужасно пьяна. Когда она встала со стула, все коньяки, вина и ликеры, поглощенные за время послеобеденных скитаний по грязным барам, всколыхнулись в ней и, вероятно, ее чуть не вырвало, потому что мучительное усилие, с каким она стиснула губы, отразилось на ее лице. Она едва держалась на ногах и так и стояла, согнувшись, опираясь на стол. Кельнер кинулся к ней и поддержал ее. Она выпрямилась и постояла, опираясь на его руку, лицом к лицу со скандальной перспективой рухнуть на пол или идти дальше с его помощью на глазах у посетителей, уже сидевших в баре, и целой толпы в холле. Она силилась овладеть собой, но не могла, и тогда Луис прочитал в ее глазах полное поражение, немое отчаяние. Вокруг нее распространялся противный запах алкоголя, и, наверное, все уже поняли, что она пьяна. Теперь ей предстояло пройти расстояние до своих комнат под удивленными, насмешливыми или возмущенными взглядами всех присутствующих, приняв помощь презренного кельнера, оказанную им по обязанности, потому что у нее нет ни одного близкого человека, потому что она в раздоре с целым миром. Теперь она была беззащитной, слабой женщиной. Ее зеленые глаза остановились на Луисе – в них были пустота и мука существа, отвергнутого миром.

В следующую минуту Луис машинально встал, подошел к ней и сказал кельнеру громко, так, что все кругом могли его слышать: