Роберт Юнг - Лучи из пепла.

Еще до войны эта национальная американская игра стала в Японии наряду со спортивной борьбой популярнейшим видом спорта. Хиросима всегда считалась «царством бейсбола». Мэр Хамаи, как явствует из его воспоминаний, содействовал возрождению этого излюбленного массового зрелища не только потому, что он хотел дать гражданам что-то такое, чем бы они могли сообща наслаждаться, но и потому, что надеялся извлечь из бейсбольных матчей материальную выгоду. Город, по его мнению, мог ежегодно рассчитывать на несколько миллионов иен от налогов на продажу билетов. Однако эти расчеты оказались несостоятельными. Когда все приготовления к открытию стадиона закончились, в Японии была проведена налоговая реформа, согласно которой доходы от спортивных мероприятий изымались из ведения муниципалитетов и передавались в ведение властей провинций. Тем не менее расчет Хамаи на то, что «Карпы» будут способствовать сплочению населения, оказался правильным. Местный спортивный патриотизм помог старым и новым гражданам Хиросимы найти общий язык. Наконец-то они могли вдохновляться одним и тем же делом. Правда, «Карпы» проигрывали большинство матчей; команда Хиросимы занимала одно из последних мест в своей подгруппе. Но все же бейсболисты стали кумирами большей части населения города. С одним из этих спортивных героев, по имени Ка-куда, Кадзуо был довольно близко знаком, так как они вместе учились в школе. Поэтому юноша иногда приглашал его к себе, хотя спортивная «звезда» не могла говорить ни о чем другом, кроме как о бейсболе.

Юкико, игравшая в бейсбол в составе команды своей школы, внимала хвастливым спортивным рассказам Какуда гораздо благосклоннее, нежели скучающий Кадзуо. Она, правда, как всегда, помалкивала, но ее глаза блестели, даже когда «чемпион» зачастую в четвертый, а то и в пятый раз повторял рассказ о ходе последнего матча. Кадзуо казалось, что они блестели совсем так же, как в тот памятный день, когда он в первый раз поведал ей о себе и о своей жизни.

Собственно говоря, Кадзуо должен был бы сразу почувствовать ревность к Какуда. Но он терпел присутствие спортивного героя и даже поощрял его визиты. С некоторого времени юноша догадывался, что его возлюбленная не очень-то дорожила своим романом с ним. Она была типичной представительницей японской послевоенной молодежи, любила «зажигательную» музыку, разнузданные танцы и массовые спортивные зрелища. Юкико глотала эротические романы и «разъясняющие жизнь» иллюстрированные журналы, такие, как «Либерал», «Ака то куро» («Красное и черное»), «Фуфу сэйка-цу» («Семейная жизнь»), в которых восхвалялась «сексуальная свобода». Кадзуо же все больше и больше отходил от своих сверстников, не признававших ничего, кроме дешевых удовольствий и развлечений. Тщетно юноша пытался увлечь Юкико старыми японскими идеалами.

Однажды знакомая девушка шепнула Кадзуо:

— Кадзуо-сан, неужели ты не замечаешь, что происходит между Юкико и Какуда?

Кадзуо рассердился, решив, что девушка клевещет на его подругу: недаром она уже несколько раз делала ему авансы. Однако вскоре он услышал то же самое от других людей и решил потребовать объяснений.

«Вначале она отмалчивалась, — рассказывает Кадзуо, — и старалась не смотреть на меня. Но потом вдруг разразилась слезами и призналась во всем. Она даже не стала оправдываться. Тогда я влепил ей пощечину. Я ударил ее раза два-три. А потом подумал: «Какой смысл наказывать такую девицу?» Я понял, что был слеп и глуп, и чувствовал себя глубоко пристыженным… Теперь мне стало ясно, что я полностью проиграл свою игру. «Мораль» нового поколения оказалась сильнее моих принципов. Я так мучился, что решил покончить жизнь самоубийством. Я отправился на могилу Ясудзи и Сумико и проглотил солидную дозу яду. Мне пришла в голову страшная мысль, что судьба Ясудзи и Сумико, погибших «в тот день», собственно говоря, сложилась счастливее, чем моя. Зачем я спасся? Чтобы влачить свои дни в этом насквозь прогнившем мире?..»

Тем временем у юноши начались невыносимые боли в желудке. Голова же оставалась совершенно ясной. «Что скажут люди? — спрашивал Кадзуо себя. — Самоубийство из-за несчастной любви? Нет, только не это. Я не собираюсь умереть из-за какой-то потаскухи. Все они будут вздыхать: «Какая любовь!» А ведь я принял яд совсем по другой причине. Просто мне опротивела жизнь. Я боялся, что она постепенно загрязнит и меня. Напрасно я хотел остаться чистым и справедливым. Слишком уж я был самонадеян. С этим теперь покончено…»

Внезапно юноша принял отчаянное решение. Он должен немедленно что-то предпринять. Нельзя, чтобы люди вообразили, будто он хотел умереть из-за пошлой ревности. Ведь Юкико была здесь ни при чем. Просто девушка вновь разбередила «келоид» в его сердце. Измученный воспоминаниями о «том дне», он в сотый раз задавал себе вопрос: «Неужели люди в наше время не способны противопоставить величию своих страданий величие лучшей жизни, неужели они не стремятся к чему-то новому, к чему-то хорошему?» Разочарование в людях — вот что губит его, Кадзуо. И он должен сказать это во всеуслышание. Собрав последние силы, Кадзуо потащился домой. А затем:

«Грудь у меня болит, словно кто-то давит на нее. Голова буквально раскалывается на части… Я слышу странный шум… Люди очень далеко от меня. Но потом они вдруг приближаются. Раздается чей-то громкий голос у самого моего уха. «Кадзуо!» — произносит он. Я прихожу в сознание. Перед глазами у меня нестерпимо яркий свет. Словно прямо на меня навалилось солнце. «Кадзуо-сан, ты спасен». Я лежу на операционном столе в больнице. Вокруг меня — отец, мать, наши соседи; их лица сливаются… «Теперь все в порядке. Он спасен», — говорит врач. Врачу лет сорок, и его голос звучит так самоуверенно, словно он и никто иной вырвал меня из когтей смерти. Это сердит меня.

Я громко кричу и сам удивляюсь своему крику:

— Кто сказал, что я хотел спастись? Добивайте меня! Убейте меня! Лучше уж конец!

Маленький блестящий стальной шарик пробирается сквозь лабиринт стальных шпеньков; его швыряет то влево, то вправо, то вперед, то назад. Но игрок все равно старается предугадать то, что едва ли можно предугадать. Если шарик оправдает его надежды, раздастся резкий звонок, из автомата с шумом посыплется целая куча серебристых жетонов, которые он либо обменяет на дешевые товары, либо снова поставит на кон.

Увы, игроки почти всегда проигрывают. Хозяева игорных салонов устанавливают автоматы так, что шансы на выигрыш предельно малы. Тем не менее каждый человек внушает себе, что он окажется ловчее и быстрее, чем игорный механизм. А потом, когда он, махнув рукой, уже собирается уходить, рядом с ним, у соседнего автомата, раздается возглас: «Выиграл!» Какому-то счастливчику удалось перехитрить судьбу; значит, и ему может повезти. Надо играть дальше. Он нажимает на рычаг. Новый шарик появляется на горизонте этого мира автоматов… и начинает пробираться сквозь лабиринт шпеньков…