Идрис Базоркин - Из тьмы веков

«Я должен вернуться, отнять оружие, отказаться от всех обещаний или умереть! Иначе я не мужчина! Позор! Позор!..»

Но, думая так, он ни разу не натянул повод, чтоб повернуть коня, а, наоборот, гнал его вперед и ловил себя на том, что, куда бы он ни смотрел, перед ним все еще стоит дуло калоевского револьвера и по-волчьи горящие его глаза.

Уже перед самым Гойтемир-Юртом Чаборз заметил: из-под нагрудника лошади на землю валятся хлопья желтой пены.

Он слез, протер коня жгутом из травы и повел в поводу, чтобы дать хоть немного отдышаться.

Во дворе Чаборза встретили сородичи. Они поднялись, приветствовали его. Но он сразу заметил, что они чем-то взволнованы.

Бросив на руки подбежавшего парнишки повод и плеть, Чаборз пошел в башню и пригласил всех за собой.

Два седобородых старика забрались с ногами на нары. А все другие остались стоять. В комнате воцарилось тревожное молчание.

— Что с вами? Кто-нибудь умер у нас? — будто ничего не зная, обратился к ним Чаборз.

И тогда один из стариков рассказал, что после ухода отряда из Эги-аула, во главе которого был он, Эги известили их о том, что из-за него у жены Калоя погиб ребенок…

— Вы уверены, что это так? — спросил Чаборз.

Старики сказали: женщины из гойтемировского рода, что замужем за эгиаульцами, подтвердили все. Честно. Чаборз задумался.

— Ну и что они хотят? — спросил он.

— Да они ничего… известили и все… Теперь дело за нами. Примем на себя — придется платить. Нет — так надо будет выставить причину отказа… — проскрипел другой старик, почесывая подбородок.

— Видимо, за какие-то наши грехи Бог выдумал этих Эги и поселил рядом с нами! — воскликнул Чаборз, поводя страшными глазами. — То им земля поперек горла, то скотина, теперь рожать не в срок начали! Что угодно придумают, лишь бы содрать с нас!

— Действительно! Кто напугал Дали? Не Чаборз же, а казаки! — воскликнул один из молодых.

— Это не наша вина! — поддержал его другой.

— Отказаться! Отказаться надо! — зашумели остальные.

— А вы что скажете? — обратился Чаборз к пожилым. Те сосредоточенно молчали, а потом старик с голосом, как немазаная телега, снова заскрипел:

— Можно и отказаться. Только не отстанут они. У каждого рода бывает такое время, когда с ним другие не считаются. А бывает и такое, когда считаются. Это зависит от того, какие сыновья у этого рода вырастут. Сейчас у Эги подросли люди, мир с которыми лучше, чем вражда… Чтоб совершить беду, ума немного надо! Грубости и глупости достаточно! А у Эги есть теперь и такие люди. Есть. Не из боязни я, а так, ради спокойствия, посоветовал бы откупиться от них… Как-никак Чаборз был там… Махнул рукой казакам, чтоб те подъехали… Дело ведь было на глазах у всего мира… Вот если б не махнул… А то ведь махнул… видели… Тут уже не только начальника вина, но и наша… Ты не обижайся! Мне думается, сколько ни гадай, если сядут люди, чтобы рассудить, придется нам тянуть…

— Тогда так: у людей спрашивать я не собираюсь. На судилище с Эги не сяду. Лучше вас мне советчиков не нужно. Говорят, больной, которому не суждено поправиться, пусть не доживет до рассвета! Долтак! Сходи в стадо, отбей шесть скотин, садись на мою лошадь, отгони их во двор Калоя и оставь там вместе с лошадью и седлом.

— Ну и подвалило им! — крикнул кто-то.

— Еще неизвестно, что бы у него там родилось, а такое богатство огреб!

— Мир с соседями — это и есть богатство! — загудели другие родственники Чаборза. Но в душе и те, что возражали против уплаты, тоже были довольны. Потому что, когда между родами возникает вражда, беда другой раз приходит к тому, который меньше всего повинен в этом.

Долтак исполнил поручение Чаборза.

Наутро лошадь с седлом была возвращена назад. Человек из Эги-аула, пригнавший ее, сообщил, что старики рода Эги решили: неприкосновенность двора Калоя Чаборз не нарушил, личной обиды не наносил, и поэтому коня они возвращают ради справедливости.

Эта честность очень польстила гойтемировцам, а Чаборз, хоть и не подал виду, но был обрадован больше всех. Коня, которого потребовал от него Калой, он считал лучшим из своего табуна.

Через день Чаборз возвращался домой. Он имел много времени, чтоб наедине подумать о том, что произошло. Погода была изменчивая. Над горами проносились облака, то разрываясь и пропуская солнце, то снова сгущаясь, и тогда казалось: на дне ущелья наступают сумерки. Дул резкий ветер. Чаборз, укутавшись в бурку, ехал шагом, не торопясь. В этот ненастный день ему было тепло и даже весело.

«А чему я радуюсь? — подумал он и сам же себе ответил: — Ведь скотина Калой мог в бешенстве убить меня. Но этого не случилось… Разве это не радость? Мои родственники поняли мое согласие на примирение как благородство… Калой лишился первенца. Может быть, даже наследника… И это радость! Он уверен, что я теперь для него безвреден, и перестанет таиться. Значит, уснет его осторожность, и тогда, оставаясь в стороне, можно будет помочь власти накрыть его, расквитаться с ним!» О! В этом у Чаборза не было колебаний! А о позорной встрече с Калоем никто не знает, кроме самого Калоя. Так черт с ним! Было бы глупо лишаться из-за этого жизни! Ему-то что терять? Голую башню! А у Чаборза богатство, земли, скот, мельница, братья-купцы, должность почетная, два сына, жена красивее всех! Нет, жизнь у Чаборза не такая уж скверная, чтобы ею рисковать из-за самолюбия! И он сделал вывод, от которого у него на душе стало совсем хорошо. «Слава Аллаху, — сказал он себе, — что я испугался и не наделал глупостей! А то выли бы по мне сейчас женщины и лежал бы я в холодной земле, не видя этого света!» И как бы для того, чтоб подтвердить его мысли, облака разорвались и яркое солнце золотыми бликами легло на тропу, на веселые волны Ассы.

Когда он приехал, во дворе его встретили малыши. Зору стояла в дверях и любовалась ими. И Чаборз удивительно ясно услышал голос врага: «Я, ради детей твоих и ради твоей жены, могу продать тебе твою жизнь…»

«Ради детей? Нет, не ради них, а ради нее продал он мне мою жизнь!.. А я купил свой позор, как покупают корову…» — подумал он, с глубокой неприязнью взглянув на Зору, словно она была виновата. Как всегда, она приняла от него бурку, плеть, отвела коня под навес, сняла седло. Постепенно ее спокойствие передалось и ему. «Что человек не знает, то для него не существует вовсе», — сказал себе Чаборз, и успокоившись, вошел в дом.

Вечером, после ужина, он рассказал жене, что с ним приключилось в горах. Рассказал все так, как было, умолчав лишь о том, что он наговорил начальнику на Калоя, и переврав разговор, который произошел между ним и Калоем в лесу.

— Калой был убит потерей ребенка и подозрением начальника. На обратном пути он встретил меня и просил помочь ему. Я подумал: все-таки это ваш бывший сосед, человек, обиженный судьбой, и я решил сделать что-нибудь для него. Я научил его направить ко мне людей с известием, что из-за моего приезда к ним Дали испугалась и сбросила… Он так и сделал. И я тут же велел послать ему шесть коров… Пусть поживет… Ведь что там ни говори, а отец мой был не совсем справедлив к его родителям…