Идрис Базоркин - Из тьмы веков

Солнце садилось за высокий хребет, на котором искрился свежий снег. А напротив, через ущелье, на горе, еще во всей красе своей — в зеленых, желтых, лиловых и ярко-алых листьях — шумел осенний лес.

Калой заложил руки за голову, потянулся. Высоко в небе кружили орлы. Калой закрыл глаза. Сколько времени за эти годы он пролежал на земле! Но там он весь превращался в слух и зрение. То он подстерегал врага, то враг подстерегал его…

И вот настал день, когда можно было просто так уснуть, раскинув руки, и не думать, что этот сон может стать последним.

Солнце спустилось за гору. Лучи его яркими полосами остались в небе и зажгли над собой облака. По ущелью пробежал вечерний ветер, зашуршал в траве, вскинул, распушил конские хвосты и исчез за ближним холмом тоненьким вихрем пыли.

Калой ощутил в себе небывалую силу, вскочил, словно не было за плечами прожитых лет, окинул радостным взглядом горы.

Какая-то тень померещилась ему у стен башни Ольгетты. Он сел на лошадь и снова тронулся в путь. Впереди, пофыркивая, бежал кабардинец Орци.

«Неужели там был человек? — невольно подумал он. — Да кому теперь нужна эта башня! Может быть, и жить-то здесь не придется, если внизу вернут наши земли».

Старая башня вызвала в памяти встречи с Зору, стычки с Чаборзом, горечь скитаний в абреках.

Чем дальше уходил Калой в горы, тем теснее окружала его прежняя жизнь, словно он и не расставался с нею. Он свернул с тропы, и за холмом открылась серые камни Турса и Доули. Калой слез с коня и пошел к памятникам родителей. У подножия их журчал его родничок. Груша и яблоня, посаженные им, раскинули ветви, усыпанные поздними плодами.

— Здравствуй, Турс. Здравствуй, мать моя Доули, — прошептал Калой. Упав на колени, он выпил глоток воды, напоил коней и встал на намаз. В молитвах он помянул родителей, Гарака и Докки, беднягу Матас и неведомо где сложившего кости свои старика Хамбора, принесшего ему печальное завещание отца. И вдруг к нему вернулась та мысль, что пронеслась в голове там, у замка Ольгетты: «Может быть, придется покинуть горы…» Он содрогнулся…

Став между памятниками, он дотронулся до их холодной глади и заговорил, как с живыми.

— Мой отец и моя мать! Я, который никогда не видел ваших лиц, не ел из ваших рук, я чтил вашу память священно! Я клянусь горем вашего последнего часа, счастьем всей жизни моих близких, клянусь, что никогда не нарушу завета твоего, отец, и не покину этой земли, как ты велел! Я буду добывать счастье свое здесь, в краю, по которому так тосковали вы и я… А за измену в мыслях своих я даю обет: до смерти не забывать этот наказ и в память о нем никогда не брить лица своего! Амин!

И Калой поехал далыше, только теперь почувствовав, что он прежний Калой, что он снова дома. И смутное желание покинуть горы отошло от него навсегда.

Он вернулся сюда, чтобы жить здесь и умереть.

В глубокие сумерки подъезжал он к родным местам. Вон очертание скалы Сеска-Солсы. Вон башни аула и ранний свет в окнах. Свет и в его окне… Как долго этот свет ждал его!

Сколько ночей провела Дали у этого окна, глядя в глухую темень ущелья, вымаливая его у расстояния, у времени! Но ждут ли его сегодня?

Калой волновался. Много раз возвращался он домой. И в этом не было ничего необыкновенного. А сегодня…

Он представил себе, как войдет во двор, как встретится с братом, с женой, с сыном… Какой он теперь? Узнает ли сын его?

Мысля Калоя перебил мальчишка в папахе, в коротком бешмете. Он словно вынырнул из сумрака надвигавшейся ночи.

— Дядя, тебе по дороге не попадалась овца?

— Нет, — ответил Калой, — на тропе не ищи. Наверно, в каком-нибудь из этих оврагов осталась.

Мальчишка задумался.

— Куда бежать?

— Возьми вон того коня и поезжай, пока не совсем стемнело! — сказал Калой, указав на лошадь Орци.

— А куда же я потом отведу его? — спросил мальчик, схватившись за повод.

— Отведешь во двор Орци.

— Как? К нам?

Калой вздрогнул. Может, ослышался?

— А чей ты?

— Калоя, — ответил мальчик, ловко вскочив в седло и умело поворачивая коня.

— Какого Калоя?

— Турсова Калоя. Из рода Эги. Брата Орци, к которому ты едешь, — ответил мальчик. — Я сейчас. Она где-нибудь недалеко… Нет, лучше давай я провожу тебя, гость, а потом вернусь!

— Поезжай, поезжай! Мне не к спеху, — сказал Калой. — Я тоже помогу искать…

По-разному представлял себе Калой встречу с сыном. Но такой — никогда.

Мальчик был слишком велик для своих лет. В памяти Калоя он жил маленьким.

Вскоре овца нашлась, и они поехали к аулу.

Калой хотел было уже назваться, но решил еще немного поговорить с сыном, не выдавая себя.

— А где твой отец? — спросил он.

— На германской войне, — ответил Мажит.

— А почему дядя не на войне?

— Он был ранен. Отец тоже был ранен. Но отец очень сильный. Лошадь поднимает! Ему пуля, как укус осы: почесался — и прошло.

— А кто тебя врать научил? — Калой едва сдерживал смех.

— Я говорю правду. Это тебе и воти подтвердит.

— Значит, и воти твой врет, — сказал Калой. Мальчик насупился.

— Что же ты умолк? Нечего ответить?

— Есть. Но ты взрослый и гость… Тропа к аулу расширилась.

— А все дома, кроме отца? Все живы, здоровы?

— Все.

— Я вижу, ты почитаешь гостя. А чем мой приезд отметишь?

— Барана зарежу.

— Это как тебе еще разрешат!

— А кто запретит? У меня свои бараны.

— Как «свои»? Ты что, уже отделился от семьи?

— Зачем. Мы вместе. Мне подарили двух ягнят. Я назначил их отцу… Вот они и выросли… Большие, жирные стали!

— Но если ты зарежешь одного из них и узнает отец…

Мальчик усмехнулся.

— А если он узнает, что я пожадничал для гостя?.. Он знаешь какой?!

— Какой?

— Да опять скажешь вру… Воти даст мне еще одного ягненка, если я первым увижу отца. Так что зарежу для тебя, а у меня все равно будет два.

— А если не ты?

— Как это не я? Я с утра до ночи в горах. Все тропки вижу, как в трубу. Жду…

— А если он ночью?

— Ночью?

— Да.

— Ночью не увижу, — явно опечалился Мажит. Ему, видимо, и в голову не приходило, что отец может вернуться ночью. — Вряд ли он приедет ночью, — подумав, сказал мальчик.

— Конечно, — согласился Калой. — Ну, как еще в пропасть сорвется или перепугается… Тут совы кричат… Волки воют…

— Шутишь! — усмехнулся Мажит. — Калой сов испугается?! — И он весело рассмеялся. — Да он с немецкого полковника штаны снял и голым его к царю привел! Калой испугается! — И Мажит снова залился хохотом.

На этот раз Калой тоже захохотал вместе с ним.

— Какой ты веселый! Я никогда не видел таких гостей!

— Эх ты! — не выдержал Калой. — Отца родного не узнал! А еще Эги Мажит!

Мальчик опешил. Растерялся. Калой схватил его за плечо, дернул за ухо. Мажит молчал.