Идрис Базоркин - Из тьмы веков

Однажды на рассвете в сарай Иналука, где у стены стояла единственная нетель, обнаглев, стала подкапываться рысь. Собака, боясь ее, лаяла из чужого двора. Иналук вышел. Зверь метнулся в сторону, но не уходил. Иналук выстрелил. Раненая рысь, поднимая вихрь снега, кинулась к нему. Только удачный удар кинжала спас его от лап разъяренной гигантской кошки.

Стала падать скотина. Истощенных коров и овец резали, когда они не могли подниматься, и голодные люди варили скользкое, расползавшееся мясо. Начались болезни. В аулах, расположенных по склонам гор, каждый день хоронили людей. И не было сил пойти посочувствовать.

Калой прикинул, на сколько у него хватит запасов сена, и понял, что с лошадью и быком ему до травы не дотянуть. Быка пришлось зарезать. Себе он оставил только одну ногу, а всю остальную тушу разрубил на части и раздал соседям, у которых в доме были дети, старики и больные. Быстрый отощал. Все время из конюшни доносилось его ржание. Но Калой был неумолим и давал ему в день сухого бурьяна с крохами сена не больше того, что мог. Орци таскал Быстрому тонкие ветки деревьев, и тот грыз их, как собака кости. Умирали старики. Гибли дети. Умерла Фоди. Умер Зуккур. Люди отупели и стали безучастными к гибели близких. Не было сил плакать, горевать. На погребение Зуккура пришли Эги, которые могли еще двигаться. А остальные, опухнув, лежали по домам.

Калой смотрел на своих родичей и многих не узнавал. Одни казались располневшими, другие напоминали живые мумии из солнечных могил. У людей погас свет в глазах.

После похорон Калой и молодые люди из Эги сошлись у Иналука. Панта, над которой Калой всегда подшучивал, за ее полные, красные щеки, стояла, понуро опустив голову, убитая тем, что ей нечего подать братьям мужа.

— А где твои щеки, Панта? — обратился к ней Калой.

Но его шутка не тронула молодую женщину. Она посмотрела на него, и Калой увидел жалкое скуластое старушечье лицо.

«Все до весны умрем…» — подумал он с ожесточением отводя в сторону глаза. И в этот час решил: надо рисковать, идти на все, но спасти народ.

— Вот что, — обратился он к братьям. — Несколько лет тому назад вы вот здесь упрекнули меня в трусости. Сегодня я возвращаю вам эти слова. Я считаю, что только жалкие трусы могут умирать так, как гибнем мы. Правда, в других аулах не лучше. Но чужими родами править нам не дано. А за своих людей мы должны отвечать.

— Короче! — перебил его Иналук. — Поучать нас было делом Зуккура, да простит его Аллах! Ты еще не Зуккур. Есть и постарше…

— Я знаю, что ты старше. Но если мы будем ждать повеления тех, кто еще старше тебя, ничего не дождемся! Зуккур народ поучал, а сам умер с голоду! Хватит. Я считаю, лучше умереть завтра, чем сегодня!

— Что предлагаешь?

— Иналук прав! Ты не тяни! Не испытывай терпения! — закричали на него братья.

— Сегодня, когда аул уснет, приходите ко мне.

— Пешими? — спросил один из братьев.

— Да, — ответил Калой. — Захватите пистолеты, веревки. Да наденьте на ноги хулчи.

Молодые люди снова вернулись во двор Зуккура, где под башней укутавшись в овчины и бурки, сидели одногодки покойного, отдавая ему последнюю дань уважения.

Пришла ночь. В башню Калоя один за другим сошлись его товарищи. Среди них были не только Эги. На этот раз с Калоем было семь человек. Но когда, выслушав его, они взялись за цепь, на ней оказалось восемь кулаков.

— Чья восьмая рука? — удивился Калой.

— Моя, — робко ответил Орци, но цепи не отпустил.

Калой промолчал.

Парни дали присягу защищать друг друга до конца!

Зимняя ночь, когда все небо затянуто тучами, черным-черна. И все же с близкого расстояния можно было на горе различить восемь мужских фигур, которые шаг за шагом поднимались вверх по узкой, незримой тропе.

Орци оказался незаменимым. Каждый из них вырос на этих склонах, но он знал дорогу лучше всех и вел старших так спокойно и уверенно, словно шли они по проулкам родного аула.

Глубокий снег затруднял движение. Приходилось останавливаться. Сердце колотилось в груди. Голод подточил силы даже этих парней.

Путь до пещеры казался очень долгим. Наконец послышался собачий лай, взметнулась из костра искра и тревожный голос прокричал:

— Э-гей! Кто там! Человек или зверь?.. Буду стрелять!..

Калой потянул за рукав Орци и, указав ему место в конце цепочки, пошел впереди.

Тот, кто был у пещеры, видно, прислушивался, присматривался к темноте.

— Э-гей! Кто вы?! — снова закричал он, — Стойте! Буду стрелять!

Раздался выстрел. Звонкое эхо прокатилось в морозном воздухе. Калой остановил товарища, шепнул Иналуку, чтобы тот завел разговор с охраной пещеры, а сам метнулся в сторону и исчез.

— Ты что стреляешь? — закричал Иналук, — Здесь люди!

— Убирайтесь назад! — донеслось сверху. — Мы всех вас перебьем!

— Идите сюда! Есть разговор! — снова закричал Иналук.

— Поговорим при солнце! — ответил голос. — Нужно мне было идти к тебе!

А Калой уже подобрался к пещере сбоку. Два человека стояли к нему спиной. В руках у них были ружья.

— Бросайте ружья! — громовым голосом крикнул он из-за каменной плиты.

Мужчины вздрогнули. У одного выпала из рук и покатилась пороховница. Второй шарил глазами по темным очертаниям скал, пытаясь увидеть Калоя. Иналук и его друзья с возгласами врассыпную полезли вверх. Тот, что был с заряженным ружьем, кинулся назад, в пещеру. Калой вытянул свою берданку — человек споткнулся и полетел через нее. Щелкнул курок. Но ружье дало осечку. Калой сорвал с него кинжал с поясом, сгреб второго за ворот. И прежде чем они опомнились, Иналук с братьями были уже наверху.

Подняв обоих мужчин, эгиаульцы ввели их в пещеру. При свете костра все сразу узнали друг друга.

Пещера была гойтемировского рода, скот Чаборза. Только один бык и две коровы принадлежали горцам, охранявшим стадо. За это Чаборз разрешил им пользоваться его сеном. В пещере стоял полумрак. Над головой висели черные, просмоленные кострами каменные глыбы. В глубине вздыхала скотина. Большая часть пещеры снизу доверху была забита сеном. Здесь пахло кизяком, прелой травой и дымом, напоминая о добрых временах.

Калой поставил ружья гойтемировцев к стене, словно внес их из любезности, и сел к костру.

— Устали мы, а приглашения от вас не дождешься! Хороши хозяева! — мрачно сказал он.

— Какие гости, такие и хозяева! — огрызнулся бородатый гойтемировец.

Второй, помоложе, угрюмо молчал. Он был заикой.

— Садись, Долтак, к огню и брось злиться! — обратился к старшему Иналук. — Мы замерзли!

Долтак нехотя сел. Иналук кивнул Калою, и тот заговорил.

— Долтак! Все мы горцы! Знаем друг друга. Соседи по аулам. Ты знаешь не хуже нас, что с народом. Каждый день и вы и мы хороним. У нас кончились запасы. Нечего есть. И мы решили прийти сюда и забрать скотину Чаборза…