Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 3)

- Женни, - сказала она, - молилась ли ты? Молилась ли ты по-настоящему?.. И можешь ли ты сказать: "Предвечный со мною"?

С первых же слов Женни неприязненно насторожилась. Вопросы религии всегда отделяли ее от матери пропастью, которая была мучительной для обеих, но всю глубину которой сознавала она одна.

- Женни... Дитя мое... - продолжала г-жа де Фонтанен, - отрешись от своей гордости... Давай помолимся вместе, призовем на помощь Того, кто знает все... Загляни вместе с ним в тайники своего сердца... Женни! Разве ты не чувствуешь, что в глубине твоей души что-то... сопротивляется? - Ее голос задрожал. - Что-то... Кто-то... предупреждает тебя, что, быть может... ты обманываешься, что, быть может, ты лжешь сама себе?

Женни молчала, и ее мать решила, что она ушла в себя, готовясь к молитве. Но после длительной паузы девушка произнесла со вздохом:

- Ты не можешь понять!

Тон был горький, безнадежный, враждебный.

- Могу, дорогая... Я могу понять тебя!

- Нет! - проговорила Женни, упрямо глядя в одну точку, и в ее взгляде выразились нетерпение и упорство. Мысль, что ее не понимают, что ее мучат, доставляла ей болезненное наслаждение. Она чуть было не сказала: "Ты не имеешь ни малейшего представления о такой любви, как наша!" Но не смогла произнести вслух это слово: "любовь". Она криво усмехнулась. - Я окончательно убедилась сейчас, что ты не понимаешь... Совершенно не понимаешь!

- Что ты хочешь этим сказать, Женни? Ты находишь, что я плохо приняла вас?

- Да.

- Да?

- Да! - отрезала Женни, глядя в потолок. И глухим, полным обиды голосом пояснила, приподнимаясь: - Если б ты поняла нас, ты нашла бы хоть одно слово, чтобы сказать об этом! Одно слово, которое показало бы нам, что ты разделяешь наше счастье!

Госпожа де Фонтанен отвела глаза. Наконец она ответила:

- Ты несправедлива, Женни... В чем ты можешь упрекнуть меня? Я приезжаю сюда утром, не имея ни о чем понятия... Ты не была со мной откровенна, ты все от меня скрыла...

Женни прервала ее, пожав плечами несвойственным ей жестом - жестом, которого ее мать, пожалуй, никогда не видела у нее прежде, жестом Жака. С упрямым, загадочным, удовлетворенным видом она сказала:

- Я ничего от тебя не скрыла!.. Вот видишь, ты уже осуждаешь, ничего не зная. Две недели назад я и сама была далека от мысли, что...

- Но ведь с тех пор, как мы расстались, еще не прошло двух недель: сегодня всего неделя... Стало быть, когда я уезжала, ты еще не...

- Нет!

(Она лгала, так как г-жа де Фонтанен была еще в Париже в тот вечер, когда они встретились с Жаком на Северном вокзале. Она отвернулась, но голос выдал ее с такой очевидностью, что они обе покраснели.)

- Если бы две недели назад, - продолжала Женни, и ее смущение прорвалось в натянутом смешке, - если бы ты тогда заговорила со мной о Жаке, я ответила бы тебе, что ненавижу его! Что никогда не соглашусь увидеться с ним снова!

Опершись на ручки кресла, г-жа де Фонтанен с живостью наклонилась к ней.

- Так, значит, это в несколько дней?.. Не успев хорошенько подумать... - Она чуть было не сказала: "Поговорить со мной..." Но добавила только: ...посоветоваться с Даниэлем?..

- С Даниэлем? - повторила Женни, притворяясь удивленной. - Почему с Даниэлем? - Подталкиваемая раздражением, причины которого она не понимала и сама (в котором, быть может, без ее ведома, прорвался протест против долгих лет ласкового принуждения, - осадок старых затаенных обид), она снова разразилась вызывающим смехом. Затем, поддаваясь непостижимому соблазну ранить мать в самое уязвимое место, добавила: - Как будто Даниэль может знать, может понять! Что он мог бы сказать мне, твой Даниэль? Глупости, которые может сказать каждый! Разные "благоразумные" слова!

- Женни!.. - простонала г-жа де Фонтанен.

Но Женни уже не могла остановиться.

- Слова, которые сейчас, конечно, и у тебя на языке. Выскажи же их наконец! Что ты хочешь сказать? Что сейчас война?.. Или что мы с Жаком недостаточно хорошо знаем друг друга? Что я не буду счастлива?

- Женни! - повторила г-жа де Фонтанен.

Она смотрела на дочь, оцепенев от изумления. Эта Женни, с нахмуренными бровями, с напряженным лицом, с пронзительным голосом, не походила ни на одну из тех Женни, каких ей приходилось видеть возле себя за двадцать лет; эта новая Женни была во власти только что проснувшихся, сорвавшихся с цепи инстинктов... "Невменяема", - подумала г-жа де Фонтанен с чувством отчаяния, но и снисходительности, почти облегчения.

Осуждение и даже страдание матери не только не трогали Женни, а, напротив, - еще подстрекали ее.

- А если я согласна быть несчастной, но с ним? Это не касается Даниэля! Это касается меня одной! Я не прошу ничьих советов! Какое мне дело, что думают другие! Я не собираюсь больше советоваться ни с кем теперь, когда у меня есть он, он!

Приняв этот новый удар, г-жа де Фонтанен побледнела. Больше всего ее терзало сознание того, что оскорбление было продуманным, преднамеренным. Дух зла, дух тьмы водворился в сердце ее ребенка! Она с отчаянием взывала к богу. Она теряла способность противостоять заразительному действию этой отравленной атмосферы, подавлять овладевавший ею гнев. Однако ей удалось еще на минуту сохранить твердый и сдержанный тон:

- Ты всегда пользовалась полной моральной независимостью, Женни. Ты отлично знаешь: с тех пор, как ты достигла такого возраста, когда могла уже руководствоваться голосом совести, я не навязывала тебе ни своих желаний, ни даже своих советов. И сегодня ты тоже вольна поступить как знаешь, не спрашивая моего мнения. Но мой долг...

- Прошу тебя, мама!

- ...мой долг поговорить с тобой, пусть даже это окажется напрасным... предостеречь тебя от тебя самой. Женни... Дитя мое... Я взываю к лучшему, что в тебе есть... Возможно ли, чтобы ты потеряла всякое представление о добре и зле? Открой глаза, опомнись! Ты - жертва непостижимого безумия... Ты дошла до того, что без сопротивления отдаешься своей страсти, не только не испытывая угрызений совести, но как будто даже видя в этом доказательство силы... мужества... благородства... - Она задыхалась. У нее было мучительное ощущение, что она не справляется со своей задачей, что она слишком устала... что вступила на ложный путь и говорит не то, что нужно, и не так, как нужно. Быть может, она бы остановилась, но в эту минуту вид Женни, растянувшейся на кушетке, снова вызвал перед ней видение юной пары, лежащей в объятиях друг друга на диване Даниэля, - Тебе бы следовало стыдиться! - пробормотала она.

- Прошу тебя, мама! - повторила Женни суровым тоном, прозвучавшим угрозой.

- Стыдиться! - продолжала бедная женщина, на этот раз потеряв всякую власть над собой. - Ты! Женни! Моя дочурка, мое дитя! Ты воспользовалась тем, что осталась одна, и поддалась своим порывам!.. - Она вдруг пожалела о пути, на который ее увлекло негодование, и бросилась в другую сторону: Разве такое важное, чреватое последствиями решение принимается в несколько дней? Решение от которого зависит вся жизнь? И не только твоя жизнь, но и ваша... Жизнь твоего брата, моя... Потому что сейчас поставлено на карту все наше будущее - будущее всех нас! Подумала ли ты об этом? Нет! Ты была... Ты...