Сергей Кравченко - Кривая империя. Книга 4

Запахло Чесмой.

Екатерина воспряла и стала шалить в своем стиле. Одну из галер наполнили продовольствием и послали в дар королю Густаву. На листе с пожеланием приятного аппетита он получил также ультиматум. Король пообедал, обиделся и бросился на прорыв, еле продрался сквозь частокол наших мачт, потерял несколько тысяч моряков и морской пехоты, потратил семь линкоров, два фрегата, массу мелкой посуды.

Нассау-Зиген хотел 28 июня 1790 года ознаменовать годовщину воцарения Екатерины новой победой над шведами, но напоролся на встречный удар и подвергся страшному разгрому. Погибло несколько тысяч русских. Из-за этого 3 августа заключился мир в прежних границах. Можно было вернуться к туркам.

К несчастью, в начале 1790 года скончался верный союзник Екатерины австрийский император Иосиф. Южная коалиция распалась, но 1791 год начался успешно. Летом наши взяли штурмом Анапу, разгромили турок при Мачине, Ушаков взболтал и загнал в босфорскую бутылку весь турецкий флот. К сожалению, «Ушак-пашу» удержали от бомбардировки Стамбула и превращения его в Царьград известием о заключении перемирия.

В Яссах велись переговоры о мире, когда наш лидер князь Потемкин-Таврический разболелся лихорадкой, уехал в Николаев и скончался по дороге, в степи. Пришлось графу Безбородко ехать в Яссы из Питера и 29 декабря заключить мир. Россия оставляла себе Крым, Очаков и приднестровскую степь.

Теперь можно было заняться приятными имперскими делами, то есть, приобрести еще какие-нибудь территории. Повод возник в Польше.

Поляки — вольный народ — измыслили, сочинили и отредактировали великолепную, новейшую Конституцию. Они ее даже утвердили торжественно 3 мая 1791 года. Конституция по отвязанности соперничала с американской и вызвала поджелудочное томление в тронных палатах. Противно было допускать распространение либеральной заразы. Аналогичная болячка только что лопнула в самом махровом, парижском будуаре Европы.

Было установлено, что Сейм голосовал за Конституцию только третью голосов, и, таким образом, 3 мая могло считаться переворотом, а не законной перестройкой. Екатерину больше всего возмутил переход Польши от выборной монархии — к наследственной и конституционной. Теперь Польша могла усилиться и зажить по-человечески. Шпионы донесли, что король польский состоит в переписке с Якобинским клубом и сочувствует Французской революции. Из шкафа достали прошлогодний проект Потемкина о втором разделе Польши, сдули пыль, освежили в памяти текст, стали ждать.

Тем временем, Пруссия, вначале поддерживавшая Польшу, неудачно сходила в Шампань. Оставшись без шампанского, немцы потянулись ухватить хоть какой-нибудь кусок и присоединились к пожирателям. Сначала отгрызли по крупному куску: Пруссия — Познань и часть Силезии; Россия — Волынь, Подолию и часть Литвы, Австрия въелась с юга. Поляки не могли особенно сопротивляться, потому что изнутри их разъедала конфедерация — сборище предателей, отрабатывавших русские взятки. Русские войска вошли в Варшаву, Сейм и король попали под арест.

Екатерина не захотела останавливаться на частичных приобретениях, и дело тут не в территориальных аппетитах. Ученица Дидро и Вольтера очень хорошо знала теоретические постулаты революции и либерализма, она сама их по молодости развивала в своем «Наказе» и чуть было не всадила в российский дых. Теперь Императрица решительно душила не Польшу, а польский дух свободы. Все население посполитое вырезать было нельзя, но с государственностью и самодеятельностью братской республики покончить удалось.

Грянула третья перемена блюд — Третий раздел Польши. Наша армия разбила польские войска под Мацеевицами и 4 ноября 1794 года штурмовала Прагу (предместье Варшавы). Сама Варшава сдалась 5 ноября. Всей этой подлостью руководил опять-таки наш великий коротышка Суворов… Какой-то сомнительный у него получился послужной список. Крым вольный он душил, народное восстание Пугачева давил, демократию польскую уничтожил. Везде, где на окраинах Империи хоть что-нибудь плохо лежало, вскакивал его хохолок. А в учебниках наших Суворов представлен защитником Отечества. Что-то не обнаружил я ни одного оборонительного подвига генералиссимуса. Всё он хапал во славу Империи, чем и собственную славу приобрел.

В 1795 году Польшу доели дипломатически. Ее не стало на карте. Но осталась она в наших сердцах, чтобы белым орлом восстать из пепла и воссиять, как алмаз.

Решительность Екатерины в борьбе с польской заразой объясняют испугом от Французской революции. По этой же причине Императрица решила провести ревизию собственных кладовых. Для начала, при известии о красном терроре в Париже, из Эрмитажной галереи выкинули бюсты Вольтера и Фокса. Потом обследовали издательство Новикова и — о, ужас! — обнаружили кипы крамолы.

Цензурной ревизией руководил митрополит Платон, человек с нехорошим лицом. Он сразу нашел множество ересей типа «нарочной темноты, могущей служить к разным вольных людей мудрствованиям, а потом к заблуждениям и к разгорячению энтузиазма». Типографию Новикова сначала временно, а потом и окончательно прикрыли.

Летом 1790 года в книжной лавке купца Зотова обнаружили труд директора питерской таможни Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Сначала брошюрку не заметили, думали, что она содержит инструкции о растаможке грузов, доставляемых дальнобойщиками из новой столицы в старую, и размышления о контрабанде табака и водки. Но потом оказалось, что сумасшедший чиновник (сумасшествие его и доказывать не стоит; для чиновника оно очевидно) озаботился состоянием чуждого ему соцкультбыта. Не понравилось ему народное прозябание под имперской дланью. Ну, сумасшедший, что возьмешь?!

Радищева арестовали, расследовали. Оказалось, — сама Екатерина послала его в молодости учиться юриспруденции за рубежом, там он и набрался американской и французской дряни. Под следствием Радищев, конечно, заюлил, стал признаваться в писательском тщеславии, «хвастовстве» и проч., но преступление имелось в наличности. Таможенник получил вышку, был помилован, убыл в Сибирь, где промаялся до воцарения Павла.

В целом, Империя при Екатерине возродилась и расцвела, расширилась и настроилась на агрессивный, деятельный лад. И дальше она распространялась бы непрестанно, если б не два обстоятельства.

После Французской революции мир стал не тот. Созидать в нем Империю одним только холодным и огнестрельным оружием уже не получалось. Нужно было идеологию придумывать, а это у нас туговато выходило.

И второе русское свойство было для Империи неполезно. Вот, пока Иван Грозный, Петр Великий и Екатерина живы были, так и Империи их стояли. А когда они умирали, Империи начинали скукоживаться под рукой неумелого царя-императора. Ибо нет в нашей стране глубокой генетической привычки ни к Империи, ни к Республике, ни к Христианству, ни к Конституции, ни к Бизнесу. Мы сами по себе никуда не ходим.