Абель Поссе - Райские псы

Они знали: Запад мог возродиться, лишь укрепляя свои греко-римские корни.

Для масс: смирение и молитва. Для знати: праздник отваги и силы.

Всяк на свое место: люди-собаки, растения, рыбы, государственные служащие.

Культ, Девы Марии дошел до языческих крайностей. Множились крестные ходы. Каждому святому не только по свече, но и по алтарю! Христомания топила всякую мысль. Возникали целые полки монашек и клириков — фанатичных, безрассудных.

Трижды в неделю — пост. Скудость черного хлеба и колодезной воды. Принудительные покаяния. Бичевания.

Изабелла дала им захлебнуться в порожденном ими же абсурде, в презрении к телу, в страхе перед ним.

В каждом селении появилась своя гора Кармель [35] У подножия горы Кармель в Палестине жили монахи-христиане — основатели ордена кармелитов. В XllI в. кармелиты переселились в Западную Европу. . Священники за неделю стаптывали башмаки, водя туда процессии. Как грибы после дождя росли слухи: о левитации, мистических видениях, святых, возвращении на землю усопших, которые рассказывали об ужасном огне чистилища, отчаянных муках адских котлов. Дети выходили из церкви бледные и трепещущие.

С прозорливостью гениальных политиков Фердинанд и Изабелла поняли: им нужно папство, скроенное по меркам их империи. Ватикану пора проснуться, стряхнуть с себя чудовищное оцепенение пиетизма.

Историки правильно очертили роль, выпавшую на долю валенсианского кардинала Родриго Борджиа: создать новый, имперский католицизм, жестокий, возрожденческий. А также Католическую Церковь, которая не будет бояться Человеческого в Человеке, не будет цеплять гипсовые набедренные повязки к чреслам борцов скульптора Фидия.

Родриго Борджиа был бы подходящим папой. Папой-возрожденцем. Его будут питать своей силой ангелоподобные юные монархи. Когда он прибыл из Рима в Испанию, ему исполнилось 42 года. Атлет с черными глазами и «фигурой внушительной и величественной». Большой поклонник земных радостей. Человек, способный положить насилие в фундамент своей власти.

Итак, он прибыл в Валенсию 20 октября 1472 года. Здесь, вместо приветствия, ему преподнесли новость: в Кордове побили много евреев и обращенных.

Он въехал в город торжественно. Впереди стражники-негры, бьющие в барабаны, и оркестр дворцовых музыкантов. Был дан обед из тридцати двух блюд. Вино подавалось в золотых церковных чашах — в честь Педро Гонсалеса де Мендосы, который жаждал получить красную кардинальскую шапку. (Позднее он сыграет важнейшую роль в империи монархов-ангелов).

Но союз Фердинанда и Изабеллы с Родриго Борджиа (будущим Александром VI) — невероятно важный с исторической точки зрения — требовал освящения.

И оно состоялось: близ Алкалы, в день 27-й февраля 1473 года.

Не слишком холодный рассвет. Юная пара поднимается на вершину холма. Войлочный плащ Фердинанда, спадающий до земли, укрывает сразу два тела. Издали кажется, что гору венчает черный конус — что-то вроде сооруженья друидов.

Кардинал Борджиа без сопровождающих (он совершает поездку в строжайшей секретности) поднимается наверх. Он видит над черным конусом две головы — Фердинанда и Изабеллы. Рыже-золотым пламенем сияет на фоне серого тумана копна ее волос.

Фердинанд стоит сзади, тесно прижавшись к Изабелле, и овладевает ею с невозмутимым спокойствием. Плащ стал убежищем, укрытием для двух напряженно слившихся тел. Вся сцена имела глубокий и невыразимый ритуальный смысл.

По их телам уже пробежал едва заметный трепет, когда прелат оказался всего в нескольких шагах от сей эротической скульптуры.

Посвящение свершилось, святое таинство, зачатие новой власти.

Рождались империя и имперско-католическая церковь. Как пустую породу отбрасывала она от себя зловещее ханжеское христианство. Борджиа на миг приблизился к застывшей в недвижности юной паре: полузакрыв глаза, они катились вниз по бархату блаженной слабости с вершины любовного наслаждения. Он просунул правую руку с большим фамильным перстнем внутрь войлочного конуса, поймал на теплом бедре принцессы каплю драгоценной спермы, рожденной самой сильной и чистой в мире любовью, и помазал ею себе чело [36] далось установить место, где происходила вышеописанная сцена. Оно расположено в нескольких милях от Алкалы (где обитала тогда Изабелла), между Лечесом, сегодня — Лоэчес, и Торрехоном де Ардор, слегка на север от Торрехона дель Рей. На холме в настоящее время действует мастерская по починке изделий из резины и вулканизации шин. ( Прим. авт. ) .

Плащ был сброшен на землю. Все трое преклонили колена прямо на мокрой от росы траве и, ведомые звонким баритоном кардинала, пропели взволнованно три отченаша и три богородицы.

На балке висело, покачиваясь, тело сеньора Хименеса Гордо — влиятельного купца, который не сумел вовремя разгадать линию нового имперского режима. А она была антибуржуазной (направлена против мелких собственников) и антилиберальной. Фердинанд усмирял Сарагосу.

Купца он пригласил на обед. По знаку — во время десерта — стражники повесили его на балке. Он был мятежником, бунтовщиком.

Тело тихо покачивалось. Круглый живот, обтянутый жилетом из фламандского шелка, был похож на маятник. Фердинанд вспомнил маятник прибора для измерения времени, виденный им в Бернском соборе.

Он продолжал очищать апельсин. Затем велел принести бумагу, смахнул крошки хлеба со стола и стал писать Изабелле. Она с головой окунулась в дела гражданской войны и пропадала где-то в полях Кастилии.

«…естественно, я дал этому обжоре и сквернослову доесть заварной крем.

Ну, встретила ты валета с глазами цвета морской волны? Меня уверяют, будто в арагонских карточных колодах у всех валетов темные глаза. Только у рыцарей и у двух из четырех королей они голубые. Но будем стоять на своем: всякой империи необходим один адмирал и один великий маршал.

Мне страшно надоело усмирять Сарагосу. Единственное развлечение — охота в сопровождении архиепископа Сарагосского. Ему уже исполнилось десять, и, к счастью, он не успел заразиться ватиканским коварством и занудством. Внешне он все же чуточку похож на меня! [37] Фердинанд, лукавя, упоминает здесь Альфонса Арагонского, своего незаконного сына от виконтессы Эболи. Альфонсо сделал блестящую карьеру: в шесть лет стал архиепископом, в восемь — кардиналом. И при этом никогда не отличался чрезмерной религиозностью. ( Прим. авт. )

В эти мрачные дни я развлекаюсь еще и тем, что скачу по скалистым долинам вместе с Беатрис де Бобадильей, племянницей маркиза де Мойя. Я следую на некотором расстоянии за хрупкой амазонкой и архиепископом. Как освежающе хороши взрывы их смеха, когда они гонятся за лисой! Как свежа и порочна их наивность!