Мирко Бонне - Ледяные небеса

— Хочу кое-что хотя бы немного привести в порядок, — говорит он с грустной улыбкой и начинает закреплять на щиколотках и коленях болтающиеся лохмотья. Когда он заканчивает, то спрашивает нас, считаем ли мы, что он изменился. Я вижу, как дрожат его руки, но когда подхожу к нему, чтобы не выдать ему свои чувства, что он напрасно хранил булавки так долго, то вижу, что дрожат не только его руки — Том Крин весь дрожит как в лихорадке. Подбородок его со свалявшейся длинной бородой трясется. Крин почти падает от дрожи в коленях.

Мы подходим к домам. В окнах уже горит свет. Из маленького коричневатого барака на берегу доносятся удары молотов о металл. Когда мы с ним поравнялись, дверь распахнулась, и на улицу выскочили дети. Трое маленьких детей. Заметив нас, они останавливаются. Мы видим, что это две девочки и мальчик, вероятно, сестры и брат, потому что все одеты в одинаковые красные штормовки. Потом все трое убегают, а мы снова идем между бараками и домами и думаем, что перепугали малышей.

Дети прижались к десятнику, наблюдающему на причале за разгрузкой катера, на которой работают несколько человек. Он с трудом устоял на ногах, когда дети вцепились в них. Увидев нас, он понимает, почему дети так испугались: оборванные привидения с длинными, как у женщин, волосами и бородами медленно спускаются к причалу. Норвежец выкрикивает команду, и двое рабочих одновременно спрыгивают с катера. Должно быть, именно этот катер мы видели с горы. Рабочие успокаивают детей, а десятник, молодой человек ростом выше Крина и такой же плотный, каким Крин был когда-то, с широко расставленными глазами, светлыми волосами и красным лицом, решительно идет в нашу сторону. Потом останавливается, складывает руки на груди и встает у нас на пути.

Шеклтон, со своей стороны, поднимает руку, подавая нам знак остановиться.

— Будьте любезны, отведите нас к капитану Сёрлле! — кричит он норвежцу по-английски.

Норвежец не старше меня; он не знает, что отвечать, и нерешительно оглядывается на детей.

— Пожалуйста, сэр! — кричит Шеклтон.

Капитан Сёрлле появляется в дверях дома, расположенного в центре поселка. Зять Роальда Амундсена в одной рубашке, он держит в руке салфетку. У него большая седая борода. Собравшаяся толпа явно смущает его. Мы идем к лестнице в сопровождении двух десятков рабочих, на почтительном расстоянии за которыми следуют женщины и дети, внимательно нас рассматривающие.

Молодой десятник рассказывает капитану, что произошло, тот наконец собирается с силами и, трогая бороду, подходит к нам:

— Мне сказали, что вы пришли из-за гор. Это верно?

Шеклтон кивает.

— Это невозможно, — говорит Сёрлле. — Откуда точно вы пришли?

— Мы потеряли наш корабль. Тридцать шесть часов назад я и мои спутники вышли из залива короля Хокона. Это правда, господин капитан. Вы меня не узнаете?

— Мне знаком ваш голос. Вы рулевой с «Дэйзи». Назовите ваше имя.

Сэр Эрнест отвечает совершенно спокойно:

— Я Шеклтон.

Торальф Сёрлле смотрит на меня, потом на Крина, потом опять на Шеклтона. Потом поднимает руку.

— Заходите, — говорит он. — Заходите в дом.

Сам идет первым. И вдруг, не дойдя до лестницы, ведущей к ярко освещенному дому, отворачивается и плачет.

В один из тех дней, когда мир облетела новость о том, что Шеклтону с четвертой попытки удалось спасти всех, оставшихся на острове Элефант, я сижу с миссис Симмс на веранде ее домика у Эббва и пью чай. Я должен рассказать миссис Симмс все, чтобы разогнать ей тоску, но мыслями я совсем далеко. Я думаю о корабле, который никогда не увижу и знаю только по названию.

Безветренно, на речном берегу шумит золотистой осенней листвой вяз. Какая-то большая птица, наверное сорока или грач, перелетает с ветки на ветку. Рядом с деревом виден диск заходящего солнца, кажется, что он такой же огромный, как крона. Он уже не слепит глаза.

Я смотрю на небо, до захода остается час. Скоро мне уходить. Моя сестра Реджин, такая же грустная, как миссис Симмс, нуждается во мне, она и малыш ждут меня.

— На моем велосипеде нет фары, — говорю я, не глядя на миссис Симмс. — Скоро совсем стемнеет.

— Почему этот капитан… как его звали? — спрашивает она с виноватой улыбкой, прежде чем взять чайник. — Выпей еще чашку, Мерс, ладно? Чай из листьев ежевики очищает почки.

В знак согласия я дотрагиваюсь до чашки.

— Спасибо. Но потом мне действительно надо ехать.

Широкое, как луна, отражение моего лица появляется на боку чайника. Когда миссис Симмс поднимает чайник, чтобы налить мне чаю, мой взгляд падает на ее загорелую руку. На среднем пальце она носит сразу два обручальных кольца, и ее кожа сморщена, она покрыта глубокими складками, совсем как исхудавшие ноги Тома Крина, о котором я только что рассказал.

— Сёрлле, — говорю я с чашкой у рта. — Капитан Сёрлле.

— Не выговоришь имена у этих норвежцев.

Я киваю, и миссис Симмс, которая была моей учительницей с первого по шестой класс по всем предметам, кроме спорта, подмигивает, показывая, что приняла это к сведению.

— Последнее печенье, Мерс, ты должен его съесть, я настаиваю на этом. Посмотри на себя: когда ты вернулся из этой ужасной дыры, где были только норвежцы и русские?

— Почти три месяца назад, мадам.

— И ты все равно пока кожа да кости. Ты тощ, как фонарный столб! Мистер Симмс этого не потерпел бы. Кроме того, он настоял бы, чтобы ты остался на ужин. И он бы сказал твоей матери, что пока ее сын худой как щепка, она должна давать ему двойные порции, и так восемь недель подряд. Ешь, мальчик, сделай мне одолжение. Вот это печенье. А потом еще кусочек, вот этот.

Из грушевого сада октябрьский бриз несет запах испортившихся в траве плодов. На покатом берегу Эббва крякают утки. Речушка протекает на расстоянии броска камнем от дома, а дальше уходит под мост из кирпича на старой дороге на Пиллгвенлли и исчезает там.

«Йельхо». Это слово не выходит у меня из головы уже несколько дней. Это название маленького чилийского и, как можно прочитать везде, совершенно непригодного для плавания во льдах буксира, на котором Шеклтону удалось пробиться к острову Элефант после четырехмесячных неудач и провалов. Я все время должен думать о названии «Йельхо», но не могу представить себе, как он выглядит, и от этого нервничаю. Я понимаю, что этого не может быть и у меня галлюцинации, но одновременное журчание и плеск реки и птичья трескотня в ветвях вяза звучат у меня в ушах как «Джеллко».

«Джеллко, джеллко!»

Пока миссис Симмс рассказывает истории обо мне и моих школьных товарищах, я думаю о сообщении, обнаруженном моим отцом в «Саут-Уэлс эхо», где говорилось, что предстоит возвращение Шеклтона в Лондон и… господи, как мучит меня мой наполненный до отказа мочевой пузырь, мне даже больно, когда я откусываю ореховое печенье.