Сергей Кравченко - ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

Филимонов пренебрег печенью в пользу рассудка и теперь делил с Егором винную четверть. Федя и Прохор подсели на лавку. Следовало сказать что-нибудь для разрядки, и Прошка вывалил сложную мысль, что Государь по примеру римских цезарей понимает казнь грешника как отъем жизненной силы. Эта сила переливается в праведника и улучшает общественную нравственность. В этом — смысл человеческих жертвоприношений.

Егор слушал уважительно. Его удивляло, что простое плодово-ягодное вызывает такие откровения. Обычно им освежали обморочных испытуемых, способных только на мат.

А Филимонов горестно подсчитывал, сколько душ придется укокошить в этот раз для облегчения нашего цезаря.

— Найти бы такого вора, чтоб уж покаялся, так покаялся — за всех и во всем! — невольно пробормотал он.

Мысль присутствующим понравилась. В целом русские не очень жестокий народ.

— Воров полно. Вон в каждой клетке сидят. Все уверены, что ради нового успения им головы не сносить. Примерно половина — действительно не сносит. Легко могут согласиться на принятие вины.

— Ради общего дела могу любого уговорить, — впервые выговорил Егор.

Возникла пауза. Потребовалось еще по две плошки вина на раздумья о круговой поруке. Соглашение четырех человек тянуло на заговор. Страх тлел в желудках, и молодое яблочное никак его не гасило. Но ничего, преодолели.

— Я вот что думаю, господа. Магдалина уже за себя отмолилась. Теперь за детей молится. Если пообещать ей облегченье детям, примет все.

— Не отмажем детей, Ермилыч! — Прохор уже выпивал вне очереди и крепко напрягал раздумьями свою лысину.

— А чего отмазывать? Давайте скажем, что дети кончились в пытках.

— А трупы?

— В монастырских скудельнях наберем.

Схема была готова. Оставалось договориться о самом неприятном, о невыдаче друг друга.

Поклялись! — под последние капли яблочного! — а ведь могло и не хватить! — что тогда?

Магдалину уговаривали по очереди. Сначала Егор вполне безуспешно разжег очаг, раскалил свои кочережки, осветил гридницу зловещим красным светом. Но Мария уже не боялась пыток. Ее руки, обернутые тряпками, болели непрерывной, огненной болью, так что ее пытка была всегда при ней. Егор убрал кочережки и стал ухаживать за Марией. То воды ей подаст, то соломку в каморке поправит. Особенно страшно стало Егору, когда он услышал рассуждения Смирного о совпадении судеб и имен. А, ведь, правда! — не случайно имя Мария легло на прозвище Магдалина. Не случайно полька блудила по Москве, как библейская дева на Иорданском пароме! Не случайно должна была принять муку за весь прочий народ! А когда Егор услыхал, что Магдалина Иорданская — святая и равноапостольная, то есть своим раскаяньем внесла всемирный вклад в просвещение человечества, он вовсе покрылся мурашками. Добила Егора фраза Филимонова, что польскую ведьму схватили две недели назад, как раз в день святой Магдалины — 22 июля. Егор поспешил убраться за новой винной четвертью.

Смирной с Магдалиной поговорить не смог. Он только глянул на нее и в ужасе вышел: как могут люди быть такими жестокими! Как смеют они истязать слабое существо? Пусть даже и ведьму?

Пришлось Филимонову все взять на себя.

Он не стал выстраивать логических цепей, сказал прямо, что нужно тебе, Мария пострадать за людей. Признайся в заговоре, прими кончину, а я тебе сделаю послабление. Какое захочешь.

Филимонов сделал паузу и уже знал, чем она будет заполнена. Ведьма захрипела, завизжала, что не верит, ненавидит, желает мучителям адского огня, будьте вы все прокляты! Но проклятия прерывались слезами, Мария прижимала бинтованные руки к груди, поднимала глаза к небесному потолку и была похожа на кающуюся грешницу с картины. Среди ее воплей, всхлипов, польских ругательств проскакивало только одно слово, которое уж точно предназначалось Богу: «Дзеци!».

Но Филимонов присвоил слово, ибо не было сегодня у Бога времени заниматься рядовой потаскушкой. У него цари умирали и бесновались!

Филимонов подошел к Марии, присел на колени, увернулся от кровавого плевка и сказал веско и четко: «А детей твоих я спасу».

Опять потянулась пауза. Мария не верила.

Но все ее существо хваталось за соломинку, за малую, предательскую надежду, что вот этот человек, московский изверг, мучитель, убийца, истязатель сотен и тысяч людей, коварный обманщик и провокатор на этот раз говорит правду.

— Как докажешь? — Мария теперь смотрела на Филимонова страшными глазами и если бы могла видеть себя в зеркале, то ужаснулась бы силе этих глаз.

Филимонова передернуло. Он вытащил из-за пазухи крест и поцеловал.

— Мало! — крикнула Мария. Она еще несколько раз пробормотала «мало!» и, наконец, сказала спокойно:

— Хочу их видеть на воле. Всех!

Дальше разговор приобрел вполне деловой характер. Казалось, эти двое договариваются о покупке пшеницы, а не о казни одного из них.

Филимонов обещал Марии быструю, безболезненную смерть.

Мария, страдая руками, не хотела говорить о такой мелочи. Требовала, чтобы ее дети, все пятеро, были свободны и видны с помоста во время казни.

Филимонов, по-доброму улыбаясь, отговаривал женщину от такой глупости. Ребят могли узнать в толпе, там будет полно стражи, приказных ищеек, московского сброда. Их снова сдадут за полушку!

Этот аргумент подействовал. Мария еще какое-то время сомневалась, потом согласилась. Потребовала свидания с детьми и страшной клятвы Филимонова при двух свидетелях.

Филимонов кивнул и предупредил, что к покаянию Магдалину подготовят, каяться придется тоже при свидетелях, но посторонних. Приблизительно определили судьбу детей. Сначала их спрячут в лесу, потом отправят с войском в Ливонию или в Новгород — поближе к милой Польше. А там, как Бог даст!

Смирной и Прохор побывали у Магдалины, поклялись на крестах, что выполнят обещание Филимонова. Была глубокая ночь, когда заговорщики засели вокруг очередной бутыли. «Тайная вечеря» — пошутил Заливной. Долго — примерно до половины четырехлитрового запаса — отрабатывали детали дела. В целом все сходилось неплохо. «Получше, чем у Христа с апостолами», — опять хохотнул Прошка.

Едва солнце выглянуло из-за кремлевской стены, все четверо засобирались, каждый по своему делу. Прохор должен был суетиться при дворце среди похоронных приготовлений, осуществлять общий надзор за обстановкой. Егор отправлялся с телегой за трупами, Филимонов оставался готовить казнь и последний допрос Магдалины. Смирному поручалось самое трудное: он должен был придумать, как использовать раскаянье Марии с максимальной пользой, — чтобы Грозный поверил, остыл от гнева, слил его на эту несчастную женщину. А то могло очень нехорошо получиться. Четверка рисковала смертельно.