Сергей Кравченко - ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

Другой автор расхваливал животные яды, рекомендовал трупные вытяжки, чумные срезы и прочие гадости. Особенно хорош считался яд из сушеной печени козла, кормленого чумными бубонами. В это верилось легко. Но где взять бубоны, как заставить козла отравиться? Такой рецепт годился во времена великой Флорентийской эпидемии 14 века. Собственно, оттуда он и происходил.

Третий «том» – смятый греческий свиток — описывал травяные рецепты. Здесь все было понятно, легко переводимо. В конце концов, слово «отрава» у нас происходит от слова «трава», не так ли?

Федор сунул свиток за пазуху и убрался восвояси, — в Сретенский монастырь. С рассветом в Кремле начиналась неприятная похоронная возня, и Смирной не хотел ее видеть. Его уже тошнило от мертвечины и заразы. К тому же он имел полное право на отсутствие. Следствие продолжалось по личному приказу Грозного.

В субботу 10 августа, в день похорон государыни Анастасии Романовны стояла прекрасная летняя погода. Федор шел по утренней Москве и думал, сколь чудесен этот город! Птицы поют раннюю песню, везде высятся древесные кущи, зелень, не поврежденная мягким летом, заполняет пространство между теремами бояр, церквушками и часовнями, деревянными избами обывателей. Позади остались Кремль с безумным царем и страшными подвалами, Красная площадь с кровавым Лобным местом и «ослепительным» храмом Покрова Богородицы, мастерские гробовщиков и воровские ямы. Впереди расстилалась зеленая пастораль. Будто здесь не было горя, смерти, болезней, воровства, предательства. Будто населяли эти красивые места блаженные люди и добрые животные. Казалось, вот сейчас приветливо откроются калитки, и прекрасные дети поведут на пастбище беленьких овечек и рыжих телят. И у каждого рогатого на шее будет золоченый колокольчик, у каждого пастушка – книжка сказок и вишневая свирель.

Вот как хотелось жить! А вы – «пытать!», «казнить!»... — сволочи!..

Федька был молод и легко выбросил из головы ужасы кремлевских ночей, расправил плечи, начал насвистывать. Шел он неспеша, в монастырь не торопился, поэтому попутный старец поспевал за ним следом в сорока шагах.

Старец этот не был подсыльным соглядатаем, не состоял на службе. Это был действительно случайный человек — встречаются и такие в Москве! Старец прожил долгую жизнь, теперь обитал в монастыре, характер имел легкий — с тех пор, как сбросил с плеч тоску о погибшей родне, ужас военной юности, тяжесть нажитых и потерянных денег.

Монах смотрел в спину Федору и вспоминал собственную юность. Она была удивительной! Вокруг пылали бревна деревянных стен, безумные кони мчали мертвых всадников по пепельным равнинам, волки растерянно искали свои логова в заваленных трупами оврагах, есть было нечего, любовь отвергалась, плоть истязалась. Но время это все равно запомнилось великолепным! Душа пела надеждой, как поет птичка, обреченная на смерть к концу лета.

Ну, что хорошего было, например, в 1512 году? Шла война с Польшей за Смоленск, орды крымского хана Менгли-Гирея жгли русские окраины, все — и русские, и поляки, и татары вытаптывали нивы, забирали скотину, угоняли молодежь. Выжить было очень тяжело. И мало кто выжил, вот он — чуть не один остался из того поколения. А что сейчас вспоминает? Такое же прекрасное лето, такую же зелень, такую же мягкую теплую пыль на дорогах. Хоть и вели эти дороги на войну, в плен, в тар-тарары! Эх, молодость!

Монах повздыхал вслед Смирному и отстал.

Федор ступил под сень Сретенского монастыря, зашел к игумену Савве. Доложил, что послан государем по важному делу, попросился пожить сутки. Савва с радостью принял бывшего воспитанника. Он гордился, что его человек делает карьеру при дворе.

Архип и Данила прослышали о приходе старого друга и уже дожидались у кельи игумена. Парни засели в тенистом уголке. Федор попросил помощи в исследовании лампадной отравы. Архип — специалист по греческим переводам получил трактат о растительных ядах. Данила, приставленный к монастырской больничке, рассматривал на свет «наговоренное» лампадное масло. Потом долго спорили о плане действий. После ужина и братской молитвы снова сидели вместе, — теперь в келье Архипа. К утру, падая от сонливости, Архип дочитался, наконец, до места о масляных растворах растительных ядов. Оказалось, отраву смешивают с маслом для замедления, смягчения действия. Масляные яды относятся к категории «тонких». Выпитое масло обволакивает внутренности и губит их медленно — в зависимости от живого веса отравляемого. Можно также курить ядовитое масло: при сжигании оно оседает вместе с ядом в утробе жертвы и действует аналогично выпитому, но еще медленнее! Вычислить пропорции масла и яда нельзя, их следует определять на опыте. Для этого рекомендуется подобрать раба одного возраста и комплекции с отравляемым врагом. Яды в масле очень просто распознать! Берется сырая репа, ее свежий срез подносится к маслу, подогреваемому в водяной бане. Яд выделяется, испаряется, оседает на репе. Репа темнеет. Синяя репа — яд растительный; коричневая — минеральный. Лицо при опытах следует завязывать платком, смоченным в святой воде.

Вот как просто! Проверку провели в монастырской поварне. Ужас монахов, готовивших завтрак, не имел границ, но Федя держался уверенно — воистину царский отрок! На печи булькала глиняная миска с водой, в ней плавала оловянная плошка с маслом. Из толщи золотистой жидкости поднимались медленные пузырьки, они лопались на поверхности, и их пар оседал на белоснежной поверхности репы. Монахи тайком крестились, а когда Архип заорал сквозь повязку: «Синяя!», — бросились вон.

Остаток утра друзья провели в философских беседах, сводившихся к единственной мысли: как было бы хорошо, когда бы в мире не было зла!

Хотелось еще раз поклясться в вечной дружбе, посвятить сердца борьбе за освобождение человечества, но тут ударило малое било — кусок железяки у трапезной, и наступило время обеда.

Поели, снова уединились вдали от монастырских тягот — в укромном уголке, поросшем травой и кустарником. Лежали в холодке, наблюдали полет ласточек в высоком небе, расслабленно впитывали радость безоблачного полдня. Правда, Федор вдруг вспомнил, что сейчас царицу Настю выносят в дубовом гробу по ступенькам Красного крыльца на отпевание, а каменный гроб не готов вовсе. Настроение у него испортилось, и он засобирался в Кремль.

Смирной простился, ушел, и старый монах проводил его мудрым взглядом. Он все еще гадал, что вспомнится этому мальчику через сорок лет — полет ласточки или надпись на белокаменном саркофаге: «Блажен и свят участник воскресения первого — смерть вторая не имеет власти над ним!».