Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Потому-то предложение высказаться за суровое наказание виновным не встретило ни у кого возражений, но с определением меры наказания торопиться не следовало — над этим надо было хорошенько поразмыслить.

Инаба и Цутия заявили о своем согласии с предложением главы Совета. Вслед за тем все члены Совета отправились на аудиенцию к сёгуну.

Ёсиясу Янагисаве доложили о происшествии рано утром. Прикормленный осведомитель из сыскных, прежде чем доложить по инстанции, первым делом явился с новостями в усадьбу к самому Янагисаве. Делопроизводитель передал о случившемся господину.

Янагисава был ошеломлен. Придя в себя и никак не комментируя события, он только бросил «Ладно» и с тем отпустил самурая.

Такой поворот дел Янагисаве определенно не нравился. Как-никак сейчас не прежние года. Не то время, чтобы управлять государством силой оружия. Подобная политика силы и тактика устрашения устарели. А стало быть, класс самураев, шедший впереди прочих по пути обновления, должен естественным образом приспосабливаться к требованиям новой эпохи, меняться вместе с ней. Считавшиеся прежде добродетелями рыцарская отвага и тому подобные ключевые качества самурайства послужили, правда, основой для построения этой конструкции мирного общества, но сейчас сии качества уже ни к чему — для блага Поднебесной потребны другие таланты и способности, из области культуры. Стараниями самого Ёсиясу Янагисавы и его окружения была сформирован новый общественный уклад, и на смену кодексу чести самурая в конце концов пришел кодекс чести чиновника. Самураи более не могут полагаться на одну лишь грубую силу и должны, естественно, стараться вызвать к себе уважение другими способами. Теперь, когда в стране воцарился длительный мир и процветает цивилизованное правление, четыре сословия сосуществуют в довольстве и благополучии. В прежние времена, когда страна была объята беспрестанными войнами, существовали свои правила, свои законы борьбы, основанные на варварском стремлении к господству, которые диктовали свои отношения в обществе и тем самым не допускали никакого прогресса в Поднебесной.

Этот акт мести, в котором вопреки всем государственным законам снова была сделана ставка исключительно на силу оружия, пробуждал к жизни с таким трудом укрощенные изначально присущие самурайству свойства, бросал вызов цивилизации, а стало быть, направлен был на то, чтобы воспрепятствовать дальнейшему нормальному развитию общества. Весьма прискорбная реакция… Вследствие подобных инцидентов естественный ход развития государства снова может замедлиться. Именно этого Янагисава и опасался. Потому-то он считал суровое наказание, постигшее князя Асано, вполне заслуженным и стремился помешать планам мести, которые строили его вассалы.

Ситуация, с которой приходится иметь дело сегодня — результат его же ошибок. Он поверил, что подобная дикость в наши дни невозможна и поскупился на суровые предупреждения. Что ж, сам виноват. Впрочем для завзятого идеалиста, как он, жаждущего скорейшего прогресса общества, наверное, трудно было избежать такого развития событий. Возможно, он слишком поверил в себя, переоценил свои силы и возможности. Не в том ли всему причина? После ухода делопроизводителя Янагисава так и сидел, терзаясь тяжкими раздумьями, а на лице его отражались гнев и горькая досада.

В коридоре послышались шаги. Обернувшись, он увидел того же телохранителя, который доложил, что прибыл Дзиродаю Хосои и срочно просит его принять.

— Я занят, — коротко бросил Янагисава.

Он понимал, с чем пришел к нему Дзиродаю Хосои. С раздражением он представил себе лицо своего просвещенного вассала. Зачастую Янагисава завидовал невозмутимости почтенного ученого, которой ему самому так не хватало. Если сейчас они встретятся, то, при диаметральной разнице во взглядах столкновение будет неизбежно, и кто знает, в какие неприятные последствия оно может вылиться. Он побаивался проникающего, казалось, до глубины души взгляда Хосои и не хотел сейчас обнаружить перед вассалом гложущую сердце досаду.

Пробили часы.

Янагисава снова вызвал делопроизводителя.

— Все ли готово к выходу? — осведомился он.

Никуда выходить ему не хотелось, но день был особый, и в замок наведаться было необходимо. «Да, нынче уж точно надо быть в замке!» — с озлоблением сказал он про себя.

Уже собираясь отбыть с подворья, он заметил среди собравшихся проводить его самураев Дзиродаю Хосои, однако сразу же отвернулся, сделав вид, что ничего не видит, и забрался в паланкин.

Дзиродаю был опечален — и по поводу своего господина, который, видимо, тяжело переживает случившееся, и по поводу ронинов, которых ожидает кара после того, что они совершили прошлой ночью. Отчего-то он вдруг остро почувствовал, что близится время неминуемой отставки, которую он давно уже предвидел. Ученый муж с грустью во взоре провожал глазами удаляющийся паланкин.

Однако Янагисава не зря слыл умнейшим и хитрейшим царедворцем, какому едва ли можно было найти равных в ту эпоху. Пока паланкин его, покачиваясь на плечах носильщиков, приближался к главным воротам замка, мысль его напряженно работала. Вскоре он пришел к однозначному выводу, что его положение при дворе в результате инцидента может пошатнуться. Что было весьма прискорбно сознавать. Он пока не мог хладнокровно взвесить ситуацию и прикинуть развитие событий. Время было такое, что только устремишься в одном направлении, но рванешься чуть дальше, чем нужно — и, глядь, тебя уже понесло в обратную сторону. Нужно было все время лавировать в бурном потоке. Хороший политик видит все течения и знает, когда надо плыть, а когда — остановиться. Природа отвергает тщетные попытки человека идти ей наперекор. Суровость властей, давление сверху вызывает ответную реакцию протеста. Где-то в глубине души Янагисава подумывал, что, возможно, он и сам был слишком крут. Конечно, сейчас он может, возбудив гнев сёгуна и прикрывшись законом, как щитом, изничтожить дерзких ронинов. Цунаёси ведь более, чем на Совет старейшин и прочих вельмож, полагается на него, своего фаворита, который в кругу приближенных определяет все важнейшие решения. Никто лучше него не разбирается в перепадах настроения Цунаёси. Если только он захочет заставить сёгуна плясать под свою дудку, то всегда сможет это сделать, проведя соответствующую словесную обработку, которая и определит исход дела. Человек упрямый, вздорный и сумасбродный, Цунаёси, если был в дурном расположении духа, мог запросто отвергнуть любое здравое мнение, но, если зайти с противоположной стороны, критикуя это мнение, он тут же менял позицию и устремлялся в противоположном направлении, не ведая того, что попадает в заранее расставленную ловушку.