Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

— Ну-ка, девки, живо, — сквозь слезы прошептала дочерям Бердышиха, подталкивая их к гостю.

Молодые женщины и девушки стали приглашать офицера за стол. Он сразу согласился. Строгости его как не бывало.

— Я чертовски замерз и устал!

Девки сняли с приезжего шубу, шинель, под руки повели к столу.

— О-о! Тут хорошее вино! Откуда же у вас такое?

Офицер оживился, стал пить и есть с аппетитом. Он хвалил вкус хозяина и вдруг быстро захмелел. Он сам этого не ожидал. Казаки и казачки тесно обступили его. Всем хотелось узнать, что будет Алексею, но никто не решался заговорить об этом.

Бурят Циренджинов подсел к офицеру.

— Как тебя зовут, барин? — спросил он, заглядывая в глаза.

— Михаил Семенович! Михаил Семенович Корсаков!

— Ваше благородие Михаил Семенович, бурят-то нынче худо живет, — таинственно сообщил он.

— Что так?

— Русский купец обижает. Кандинский, который в Кяхте живет… — Циренджинов огляделся и потихоньку добавил: — Че, барин, может, Алешку отпускаешь?

Офицер, стараясь прийти в себя, молча жевал баранину. В голове у него все шло кругом.

— Бурят баран пригонит, денег кошелек… У нас бедный бурят, а есть богатый. Когда беда, так мы идем богатому кланяемся, возьмем у него барана, серебра, потом лису поймаем — отдадим. Тебе ямбо [89] Ямбо — слиток серебра. достанем. Чаю цибик привезем, верблюда… Богатый бурят в Монголию торговать ходит… Алешку отпускай, мы с ним в дацан [90] Дацан — буддийский храм, монастырь. пойдем богу молиться. Скоро у нас там праздник. Гуляем на бурятской стороне. Алешка, когда не плачет, веселый… Отпускай.

— Нет, об этом не может быть никаких разговоров, — ответил Корсаков грубо через некоторое время.

Девки и молодухи, одна другой статнее, смуглей и осанистей, наперебой угощали его. Ему понравилась старшая дочь хозяина, Ольга, белокурая, с узким лицом и карими глазами чуть навыкате. «Одень ее по-городскому — чудо что за девушка будет».

— Ты, барин, не думай, что я бурят, так…

— Я знаю бурят! — перебил офицер. — У вас есть способность к образованию.

— Как же! Грамотность-то!

— А если ты грамотный, так знаешь, как это называется, что ты мне предлагаешь?

— Подарка?

— Смотри у меня за такие подарки!

— Михаил Семенович, а Михаил Семенович! — приставал с другой стороны Скобельцын. — А вот Маркешку не надо ли?

— Я ведь самый амурец, — выступил маленький казак, — могу все рассказать.

Но офицер так опьянел, что не отвечал.

— Начальство лыка не вяжет. Может, положить его на перины, — шепотом стал советоваться атаман с хозяйкой. — Утром и ехать, а то коней нет свежих.

— Нет, нет, нельзя! — встрепенулся офицер. — Ехать сейчас же! Коней только что сменили!

Офицера вынесли на руках и закутали в меха. В кошевку сел Бердышов и обнял его.

— А то вывалится! С ними как с малыми детьми! Он же меня арестовал, а мне с ним нянчиться.

Казаки простились, перецеловались. Буряты кинулись к лошадям и расселись верхами. Циренджинов, оттолкнув ямщика, сам сел на его место.

— Штабс-капитана я сам повезу!

— С богом, ребята! — молвил старый атаман.

Зазвенели бубенцы, кошевки тронулись. Конные поскакали провожать. Облако снега окутало отъезжавших.

— Алешеньку увезли-и! — вытянув шею, завопила Бердышиха.

— Ай-ай! Гляди, как баба убивается! — толковали бабы-казачки.

— Че под арест?

— Ох, не знаем еще! Налетел, как ястреб, и схватил!

— Однако по головке не погладят!

— Худа не будет, — уверенно сказал Скобельцын.

— Ух, и бравенький! — вспоминали девки офицера, возвратившись в избу и рассаживаясь на лавках.

Аргунские девки, сами крепкие, широкоплечие, скуластые, были в восторге от тонкого и стройного офицера.

— Мальчонка еще, а уже такой важный офицер! И в большом чине. Старше нашего атамана.

— Вот бесстыжие! Отца увезли — им хоть бы что!

— Им бы волю дать, они бы поймали этого кульера и всем бы селом насмерть зализали, — заметил атаман.

— А че раньше времени реветь! — возражала матери Ольга. — Тятю, может, за наградой повезли.

— Да за что? Какие у него геройства? Что через границу проник? Два года, на срам людям, в тайге таскался, нас забыл? Шкуру с него сдерут в Иркутске за это… Они один другого хлеще с Маркешкой. Шляются на Амур, может, это контрабандой назовут.

— Че же ты, маменька! — вспыхнула дочь. Ольга расплакалась. — Какой же контрабандой, когда они туда на зверей охотиться ходят. На бабкину заимку…

— А меня че-то не призвали! — сокрушался Маркешка Хабаров. — Что такое? Уж на кого подумать, не знаю. Алешка же с Карпом ничего не знают, рассказать не могут. Никто не был там, где я.

Над широкими полосами тайги золотятся купола Посольского монастыря. Леса расступились, открылся заснеженный торосистый Байкал, ушедший в глубокую темь. Слева, за морем, хребты громоздятся в облака. Голубые пики поднялись зубчатой стеной в розовой утренней мгле и стоят, словно выколотые изо льда.

— Море трескается, ехать ли, барин? — робели ямщики на Посольском станке [91] Станок — почтовая или ямская станция, а также вообще место отдыха и смены лошадей. .

— Ехать, живо! — отвечал Корсаков.

Забайкальские мохнатые кони, легко прыгая через глубокие трещины, помчались ледяной степью. Сани грохотали, пролетая над пропастями и ударяясь о кромку льда.

— А почему монастырь зовется Посольским? — спросил Алексей у ямщика-бурята.

— Не знаем…

— Как не знаем? А зачем ваши буряты здесь русских послов убили?

— А че же? — оборачиваясь, весело ухмыльнулся бурят.

Там, где снег снесло ветром, во льду, под полозьями саней, видны были тонкие белые круги, похожие на лотосы с монгольских шелковых икон. Словно кружась друг над другом, они тонули в глубокой толще прозрачного льда.

— Как по воздуху летишь, — заметил Алексей. — Дядя рассказывал: по Байкалу едешь в лодке — видны скалы под водой. Первый раз он думал, что такое? «Смотрю, говорит, там отвесы, а под ними черно. Глубины, однако, не верста ли? А видно далеко — саженей на десять…» — Алексей помолчал. — По мутной воде кто привык ездить, с непривычки боязно.

Он с большим любопытством рассматривал все вокруг и, казалось, позабыл свое положение.

Целый день переваливали Байкал. На середине его отдыхали в уже брошенной избе с железной печью, построенной прямо на льду, покормили коней.

Хребты плыли навстречу кошевкам, росли над снежным полем, становясь все круче и синей, охватывая озеро полукругом. Леса щетиной расползались по ним, подбираясь с разных сторон к торчавшим скалам и отступая от голых гребней. Тайга рассыпалась, синела по склонам, ссыпалась в долины, набилась в жирные белые складки волнистых гор, густела дочерна по ущельям. В горах открылся пролом. Солнце рассекло хребты пополам, ударило в глаза. Тени от гор потекли по морским льдам. Синие кони бежали по синим снегам.