Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

— Алеуты говорят, что они съезжают на острова, рубят лес как на Алеутах, так и на Курилах, — кажется, безобидное занятие, а они жалуются: гибнет пушной зверь, особенно бобры, целые колонии исчезают. Разоряют туземные юрты и даже компанейские лавки-одиночки, а на объявление о запрете отвечают угрозами и смеются. По их словам, море во всех широтах и долготах принадлежит одинаково всем.

— А вы не сказали им, что положение переменится только после того, как откроем плавание по Амуру? Надо было.

— На острове Беринга американцы били зверей, и в ответ на протест начальника острова шкипер хотел разогнать его управление. Но когда служащие и алеуты приготовились к обороне, шхуна сразу ушла.

— Сколько было писано об этом разных бумаг! Компания жалеет деньги; чтобы снарядить крейсера, надо платить двести семьдесят тысяч за снаряжение судна. А в Вашингтоне американские хозяева подают петицию президенту с просьбой занять для них гавань и устроить станцию на Татарском берегу, и мы еще можем встретить там гостей…

— Алеут Попков говорит, что некоторые суда иностранцев даже оставались на зимовку у нас в Тугурском заливе. Но команды их почти вымирали от болезней…

— До сахалинского берега по карте Крузенштерна остается тридцать пять миль, Геннадий Иванович, — доложил штурман Попов.

«Байкал» подходит к неисследованным берегам. Ночь наступала темная и ненастная. Звезды исчезли, небо заволокло тучами. Пошел дождь. Волн не слышно. Лишь изредка ударит в борт и накатит высоко.

— Двадцать две, вперед идет! — кричат с русленей [172] Руслени — площадки по бортам парусного судна. . Там каждые пятнадцать минут бросают лот.

Слабо светит фонарь, освещая компас и темные фигуры капитана и старшего лейтенанта в плащах, надетых поверх теплых пальто.

— Тридцать пять миль, — порядочно еще осталось. Пока такая глубина, пожалуй, можно смело двигаться, — говорит Казакевич.

Судно идет к восточному берегу Сахалина, на широту 51°40′, где Крузенштерн нашел бар реки, преграждающий подход к материку. Крузенштерн предполагал, что там вытекает один из рукавов реки Амура, хотя и не был уверен в этом. Невельской прежде всего хотел проверить это предположение Крузенштерна.

— Карта может быть ошибочной, и берег ближе, чем мы думаем, — еще раз повторил капитан. — Можем прямо врезаться в него. Прикажите рифить паруса и располагайте ходом так, чтобы подойти к берегу с рассветом.

Ему показалось, что сквозь шум дождя из тьмы доносится какой-то грохот.

— На марсе! — крикнул он.

— Есть на марсе! — отозвался впередсмотрящий с мачты. — Слыхать бурун, ваше высокородие! — неуверенно крикнул матрос.

— Бурун?

— Так точно! Слышно, шумит! — тверже отозвался смотрящий.

— Действительно бурун, Геннадий Иванович! — сказал Казакевич.

— Вот тебе и тридцать пять миль! — воскликнул Невельской.

Раздался свисток боцмана, и матросы, прятавшиеся от дождя, кинулись к брасам и шкотам.

Рулевой налег на штурвал. Заполоскались паруса. Судно клонилось бортом. При свете фонаря видна стала пена, накатывающаяся на гребнях волн.

Теперь явственно слышался грохот прибоя. Морские волны где-то близко набегали на берег.

Когда судно спустилось на четыре мили, Невельской велел непрерывно бросать лот и на случай опасности держать оба якоря готовыми. Всю ночь не сходил вниз, вслушиваясь и всматриваясь туда, где за тьмой и волнами должны быть таинственные берега. «Байкал» шел ровно и спокойно, словно чувствуя то же напряжение, что и капитан…

С рассветом на горизонте из моря выступил голубой горный хребет. Разлоги между его вершинами окутал густой туман.

— Сахалин, Геннадий Иванович! — торжественно сказал вахтенный офицер, мичман Гейсмар.

Все офицеры были наверху и в торжественном молчании наблюдали приближение новой земли. Она казалась чистой и прозрачной, словно омытой океанскими водами.

Ветер дул навстречу «Байкалу» прямо с запада, ровный и умеренный. На море рябила слабая зыбь, похожая на рыбью чешую.

— Шестнадцать сажен! — клонясь над волной, кричал матрос, привязанный к вантам. — Вперед идет!

В круг подзорной трубы Невельской видел, как с вершин хребта сносило туман. Внизу, ближе к бригу, белели песчаные кошки [173] Кошка — длинная песчаная или галечная коса, вытянутая параллельно берегу. , образующие низменный берег. За кошками виднелась вода. Похоже было, что там озеро или река, простершаяся до подножия сахалинских гор.

— Согласно карте Крузенштерна, до этих кошек остается около двадцати миль, — сказал Халезов, — а получается не больше пяти.

— Может быть, наши хронометры неверны? — спросил Невельской.

Ветер стихал. За кормой взошло громадное солнце. Бескрайные площади вод заполыхали слепящим белым пламенем, корабль шел среди пылающего океана. Он двигался все медленнее. Паруса ослабевали и начинали располаскивать.

— Семь с половиной! — кричали с русленей.

Ветер стих. Корабль заштилел. Паруса убрали. Верп бултыхнулся в воду.

Теперь простым глазом ясно видно было за кошками огромное пространство воды, тянувшейся до самых хребтов.

— Пойдете, Иван Алексеевич, на берег, — сказал Невельской молодому штурману. — Возьмите с собой инструменты. Сделайте обсервацию на суше. Да постарайтесь осмотреть всю эту воду, видимую за кошками. Нет ли там течения? Возьмите оружие и провизию. Опись будем начинать с выяснения спорного вопроса.

С ростров подняли и спустили за борт тяжелую шлюпку. Четверо вооруженных матросов и унтер-офицер сели в нее. Попов установил в шлюпке инструменты.

— С богом! — сказал старший лейтенант.

Матросы налегли на весла, и шлюпка пошла. На отмели матросы стали высаживаться. Один из них, с ружьем в руках, перешел отмель и поднялся на гребень, где рос кустарник. Попов устанавливал инструменты. На солнце блеснули медь и зеркала секстана.

Пока штурман брал на берегу высоту и выписывал тригонометрические формулы, Невельской рассматривал в штурманской рубке на столе карту Крузенштерна. Матросы мыли палубу, чинили паруса, открывали люки, проветривали постели и одежду. Солнце засветило в глухие углы жилой палубы.

— Сигналят, Геннадий Иванович! — заметил Казакевич.

На мачте далекой шлюпки поднялись флаги. Офицеры навели туда подзорные трубы.

«Широта пятьдесят градусов тридцать семь секунд, — передавали оттуда, — под самым берегом глубина пять саженей. Вода прозрачная, грунт — белый песок».

— Пятьдесят один тридцать семь, — сказал Невельской. — Мы на девять минут южнее той широты, куда хотели прийти. Но тут на карте берег показан сплошь скалистым!