Уилдер Пенфилд - Факел

— Конечно. Если хранилище будет заперто, привратник даст тебе ключ.

Гиппократ вернулся в дом вдовы, подробно обсудил с ней приготовление ячменного отвара, гидромеля и лекарств и объяснил, как надо ходить за больной. Потом, оставив вдову и ее служанку на кухне, он снова вошел в комнату Фаргелии. Она спала, и он тихо сел возле ее постели.

Он ощутил тонкий запах ее благовоний, и ему вспомнились их прежние встречи. Она была все так же хороша: болезнь пока еще не испортила ее красоты. Жар только разрумянил ее щеки, а сон придал чертам лица спокойное достоинство. Не изменились ни лебединая шея, ни нежные плечи, ни грудь, лишь наполовину скрытая шелковой простыней. «Эти тонкие простыни она привезла с собой», — объяснила ему на кухне Ликия, и в ее голосе послышалась зависть.

Фаргелия пошевелилась и, еще не совсем проснувшись, тихо всхлипнула, как маленькая девочка. Потом глаза ее открылись.

— Гиппократ! Это ты… это и правда ты! Ты был со мной в моем сне. — Она попробовала приподняться, но тут же бессильно откинулась на подушку и положила ладонь на его локоть. — Но вот я проснулась, а ты здесь и наяву… Я видела такой сон! — Она тихонько засмеялась и повторила: — Такой сон! Будто я попала в улей. Наверное, я была царицей пчел. Я бродила по крохотным комнаткам. И в каждой был мужчина. И каждый пытался схватить меня. Ускользать от них было нелегко, и порой они делали мне очень больно. А потом я вошла в комнатку, где был ты. Я начала молить тебя, чтобы ты вывел меня из улья. Даже, кажется, заплакала… и проснулась — а ты рядом! Ликия сказала, что ты обещал остаться в Книде и лечить меня. Все стало совсем другим, потому что ты не захотел меня покинуть. Теперь я не боюсь умереть. Но не знаю, если дело обернется по-иному, хватит ли у меня мужества жить.

Она посмотрела на него с печальной улыбкой и продолжала:

— Я должна умереть? Но все равно ты мне, наверное, правды не скажешь. Ты молчишь. Ты просто сидишь рядом. Но в моих мыслях ты говоришь со мной! У меня было время подумать об очень многом. Когда ты вернулся из Галасарны, я поняла, что проиграла. Проиграла этой девушке, Дафне, которая последовала за тобой туда. Она красивее меня? Или просто ближе тебе, больше похожа на твою мать? Мне хотелось бы увидеть ее прежде, чем меня не станет. Ах, если бы у меня были отец и мать, как у нее! Но я никогда не знала их. Кто-то оставил меня, совсем беспомощного еще красного младенца, в глиняном сосуде в святилище богини любви. И поэтому мой приемный отец посвятил меня науке Афродиты. Мой ум образовывали наподобие мужского, чтобы со временем я преуспела в ремесле гетеры, подруги мужчин. Но я не знала материнских объятий, не знала отцовской ласки. Я слышала, что есть любовь, не похожая на сделку, непродажная. Я мечтала о ней. Я жаждала ее. И мне казалось, что с тобой я ее обрету.

Ее глаза медленно закрылись, но несколько минут спустя она продолжала:

— Нет, я не буду спать. Быть может, я говорю слишком много и уже надоела тебе. Но я все время думаю, и мне хочется, чтобы ты узнал мои мысли… Да, умереть — это лучший выход. Ребенок, которого я носила под сердцем, мертв. Я не сумела выиграть. А для гетеры проигрыш хуже смерти. Проигрыш означает страшную жизнь портовой шлюхи. Прав был Софокл:

И я готова заплатить. Но хороший игрок должен быть способен на большее: он должен уметь равно смеяться и над проигрышем, и над выигрышем. — Она улыбнулась ему. — Вот будет хорошо, если ты останешься со мной до конца и я смогу сказать себе, что Гиппократ — мой… на всю мою жизнь!

Она засмеялась.

— Нет, у меня не помутилось в голове от жара. Тебе это покажется странным, но я счастлива. Приведи сюда Дафну, чтобы она увидела мое торжество. Конечно же, она не захочет лишить меня этих нескольких дней твоей дружбы.

Она коснулась его руки, но он по-прежнему молчал.

— Что сказала Антигона, когда ее уводили в могильный склеп? Ты помнишь? Начиналось так:

Она посмотрела на него, и он произнес следующую строку:

Фаргелия опять засмеялась.

— У тебя на глазах слезы, Гиппократ. И я все-таки заставила тебя заговорить. Да, теперь ты мой навеки — до конца той жизни, которая мне осталась, и всю мою смерть. — Что ждет нас за могилой? — спросила она, помолчав. — Ты ведь, наверное, сидел у постели многих людей, когда они уходили в неведомый край.

— Об этом мы ничего не знаем, — ответил он. — Тебя, я полагаю, ждет покой и, может быть, любовь более высокая, чем та, которую ты испытала.

— Да, именно ее я и искала — любви, более высокой, в которой есть место не только телу. Но когда тела не останется вовсе… что тогда? Будет ли бог любить меня? Впрочем, ты говорил о покое и о более высокой любви, и, значит, может случиться и так. По-моему, я начинаю видеть сны.

Глаза ее сомкнулись, дыхание вскоре стало ровным и сонным. Гиппократ осторожно положил ее руку на шелковую простыню и на цыпочках вышел из комнаты. Поговорив с вдовой Ликией, он покинул ее дом и принялся бесцельно бродить по улочкам старинного города. Грустное и спокойное мужество Фаргелии глубоко тронуло его. И у кого есть право сказать, что Фаргелия недостойно Распорядилась своей жизнью?

Что ждет за могилой? Ждет ли тех, кто уходит туда, любовь бога, как надеется Фаргелия? Вот и Сократ, вспомнилось ему, тоже чаще говорил не об олимпийских богах, а об одном боге, как она.

Размышляя об этом, Гиппократ продолжал идти вперед и, сам того не заметив, поднялся на холм, где находилась школа книдских асклепиадов. Он подошел к воротам и постучал. Привратник впустил его, и он направился прямо к книгохранилищу. Проходя мимо палестры, он заглянул внутрь. На всех столах, расставленных вдоль стен, лежали люди — массажисты терли и мяли их обнаженные тела. Рядом с каждым столом стоял сосуд с лекарственным маслом, которым так гордился Эврифон.

Вдруг он увидел Буто: кулачный боец, обнаженный по пояс, усердно разминал дряблые мышцы пожилого толстяка. Буто также увидел Гиппократа и, к большому удивлению последнего, вышел к нему.

— Мне дали тут работу, — объяснил он, — пока Клеомед не начнет снова готовиться к играм. В следующий раз он победит — после того как женится на Дафне и выкинет ее из головы. Это он из-за нее проиграл. И если кто-нибудь попробует помешать ему жениться на Дафне, ему… ему плохо придется.

Гиппократ вошел в хранилище, так и не решив, были ли эти слова угрозой. Он остановился во внутреннем дворике и осмотрелся. Все помещения, выходившие во дворик, были заставлены аккуратно изготовленными ящиками. Юноша, что-то читавший в одной из комнат, узнал Гиппократа и поспешил помочь ему.