Константин Сибирский - Черная тень над моим солнечным завтра

Чекист достает из несгораемого шкафа бумаги с пометками «Совершенно секретно», разбирает ворохи служебной переписки и рассматривает персональные анкеты рабочих и служащих, и донесения секретных сотрудников.

— Рабочий коллектив, нечего сказать. Если не лишенец, то скрывший свое социальное прошлое… Чорт знает, что такое? На такую ответственную стройку понабирали бывших раскулаченных, лищенцев и оппозиционеров всех мастей. Придется тебе, товарищ Арбузов, не взирая на лица чистить эту разношерстную публику.

Держа в руке одну из анкет, он иронически читает:

— Иван Седых, кладовщик материального склада, в прошлом осужден за растрату. . А это что еще? Начальник заготовительного отдела, служил в чине офицера царской армии… Безобразие! Может быть, еще добавил бы в Лейб — гвардии Его Величества полка!?

Несколько карточек «спецучета» отбрасываются в сторону.

— Чистить и. чистить… Работы здесь хватит! — ворчит Арбузов. Усевшись за машину, он пишет длинный список…

В кабинет входит партийный организатор.

— А, товарищ Петров! Что нового в доменном цеху? — спрашивает чекист.

— Вот принес донесения. Кроме того на стройке усиленно заговорили об американских штанах. Дескать в Америке штанов и всего вдоволь, а в пролетарском отечестве ничего нет.

— Мерзавцы! Штанов захотели! Все классовые враги орудуют наверно?

— Да нет. Даже потомственные пролетарии Макар Ильич, Захар Кузьмич и другие заговорили об этом.

— Ты выполнил план вербовки новых секретных сотрудников?

— Да… Уже есть новые девять…

— Учти, Петров, бдительность — выше всего. Мы должны выкорчевать контрреволюционеров, как сорную траву, на социалистическом огороде. Завод засорен! Сам говоришь — штанов захотели А это что? Контрреволюции, недовольство существующим положением в стране и генеральной линией партии. Если при помощи жесточайшего террора мы не обуздаем их — они сметут нас! Ты понимаешь? Так ставит вопрос сам вождь!

— Да… задача серьезная, — мрачно соглашается Петров.

— Иди. К завтрашнему дню приготовь список анекдотчиков…

После ухода парторга чекист продолжает писать:

«…Дальнейшее пребывание на строительстве указанных лиц является чрезвычайно опасным»…

Арбузов смакуя перечитывает свой рапорт.

— Однако рыба воняет с головы! Дело 3303 тоже распухает, как на дрожжах…

Через ветровое стекло автомобиля видна развертывающаяся в междугорьях панорама строительства железной дороги. Тысячи людей издали похожи на смертельно уставших от непосильного труда гномиков. Они ломают камни у огромной скалы и одноколесными тачками отвозят их в гигантскую коническую насыпь.

— Это мне напоминает строительство пирамид! — говорит Де-Форрест.

— За формой ты не видишь сути, — недовольно отвечает Мак Рэд.

Несколько медленно ползущих тяжелых грохочущих экскаваторов останавливаются у начала горного перевала. Их моторы оглушительно шумят, но машины беспомощны взять этот барьер.

Раздается команда. Из под нависших скал появляется колонна людей, подгоняемых вооруженными конвоирами.

Заключенные будто мурашки, облепив машины и толкая их вперед, поют заунывную песню:

— Почему среди этих рабочих находятся солдаты с оружием? — удивленно спрашивает Мак Рэд.

— Их… охраняют от диких зверей… Волки, шакалы и медведи тысячами приходят из тайги и нападают на людей, — отвечает Молотова.

— А я было подумал, что это Пресловутый принудительный труд? — произносит Де-Форрест.

Перед глазами Ирины вооруженный стрелок ведет седобородого крестьянина. Девушка вытирает платком набежавшую слезу.

— Этих младенцев необходимо побыстрее обучить русскому языку… — шепчет она.

Де-Форрест из окна автомобиля фотографирует колонну экскаваторов.

— Какая техническая отсталость. Подобный труд применялся в древнем Египте. Это варварство! — недоброжелательно произносит он.

Выйдя из автомобиля инженеры направляются к экскаваторам. Навстречу им подходит руководящий передвижением техник.

— Как успехи спрашивает Мак Рэд.

— С трудом проехали первую половину пути — сто километров.

Консультанты осматривают изуродованные гусеницы экскаваторов. Де-Форрест неодобрительно качает головой.

— Техническое варварство!

— Действительно, пока экскаваторы дойдут до места назначения, их ходовая часть придет в негодность, — соглашается Мак Рэд.

— Нет, нет! Это не Америка. Там подобные работы выполняются машинами, — разъясняет Де-Форрест технику, показывая справочник с рисунками тягачей и платформ для перевозки сверхтяжестей.

Русский техник с удивлением рассматривает иллюстрации справочника.

«Эй дубинушка ухнем!» — монотонно поют заключенные. Среди них мелькают лица потомков Чингизхана. Два охотника шорца в шеренге каторжников с ужасом глядят на высеченный на скале гигантский барельеф коммунистического вождя. Закрыв руками лицо, они как бы защищаются от символического врага.

— Де-Форрест удивленно рассматривает это произведение искусства, вызвавшее страх у полудиких шорцев.

— Этот баральеф напоминает сфинкса!… Пирамиды, сфинкс, рабы и египетские методы труда… Мне кажется, что я перенесся из двадцатого века во времена Хеопса! — задумчиво произносит Де-Форрест.

— Вот это женщина! Настоящий боевой товарищ. Такой я себе представлял идеальную даму будущего коммунистического общества, — восхищенно произносит Мак Рэд, рассматривая фотографию Зеркаловой.

— Ты бы женился на ней? — спрашивает Де-Форрест.

— О! Как ты считаешь, Джордж, согласилась бы она?

— Ты серьезно мечтаешь о женитьбе?

— Эта женщина увлекла меня сразу. Я серьезно подумываю над тем, чтобы навсегда остаться в России.

— А я совсем иного мнения о этой стране. Социальный эксперимент для меня уже разрешен… Я, кажется, вылечиваюсь от коммунистических идей, — отвечает Де-Форрест.

— О, ты взял резкий курс вправо! Мне кажется, на тебя уже кто-то сумел повлиять. Но на эту тему мы еще поговорим, Джордж! Но все же скажи свое мнение о этой женщине?

— Любви все возрасты покорны! — смеется Де-Форрест — И ты в прошлом женоненавистник, хочешь жениться на этой женщине?

— Да, я с удовольствием женился бы! — решительно заявляет Мак Рэд.

— Но будешь ли ты счастлив с ней в семейной жизни? Я бы не хотел, чтобы моя избранница была актрисой, или еще хуже — пламенным трибуном революции, — иронизирует Де-Форрест.