Алан Саваж - Восемь знамен

Движущаяся толпа остановилась в полумиле от него. Одинокий всадник, видимо, вызвал у них настороженность. Мятежникам не верилось, что кто-то осмелится идти им навстречу, когда все бежали от них. Джон же теперь явно видел, что перед ним повстанцы, выступающие против маньчжурских законов, так как у всех у них были обрезаны унизительные поросячьи хвостики.

Мятежники продолжали в бездействии наблюдать за ним, пока Джон не подъехал на пятьдесят футов и не натянул поводья, останавливая коня.

— Я представляю торговый Дом Баррингтонов, — прокричал он. — Мне нужен Хун Сюцюань.

Ропот прошел среди тайпинов. Теперь Джон по лицам понял, что в толпе были как мужчины, так и женщины. На расстояний сделать это оказалось непросто, поскольку все носили одинаковую китайскую одежду, состоящую из свободных панталон и просторной блузы, да к тому же имели при себе оружие. Однако вперед выступил мужчина.

— Дом Баррингтонов служит маньчжурам, — заявил он.

— Дом Баррингтонов служит тому, кто правит страной, — уточнил Джон. — И его хозяева тоже проповедуют христианство. Поэтому меня послали переговорить с Хун Сюцюанем о взаимовыгодном сотрудничестве. Мой брат и Хун — старые друзья.

Мужчина и его единомышленники недоверчиво уставились на юношу, затем быстро посовещались между собой, и их старший вновь повернулся к Джону.

— Тянь Ван, — что означало «небесный король», — находится в Ханькоу, — сказал он. — Я отправлю тебя к нему.

Джон с отрядом сопровождения, состоящим из троих мужчин и троих женщин, направился дальше вверх по реке. Путешествие заняло четыре дня и оказалось довольно забавным по большей части благодаря его новым попутчикам. Молодые брызжущие неистовой энергией, они беспрерывно смеялись и шутили, обсуждали, как возьмут Нанкин — у них не было ни малейшего сомнения в этом. Спали они все вместе на земле, сбившись тесной группкой. С рассветом раздевались и купались в реке, резвясь и поливая друг друга водой. Однако, по наблюдениям Джона, молодые люди ни разу не притронулись друг к другу с чувственными намерениями. Он нашел это интригующим, тем более что девушки были чрезвычайно красивы. Юноша попытался пригласить одну из них на вторую ночь разделить с ним одеяло.

— Блуд у нас считается величайшим грехом. За него карают смертью, — сказала она ему. — Такова заповедь Тянь Вана.

Джон изумился до глубины души, узнав, что Хун Сюцюань запретил не только блуд, но даже и половые отношения женатых пар! И тем не менее все его сподвижники выглядели вполне довольными. Ну что ж, революция длилась всего несколько лет, предположил он, и пока все они увлечены жаром боев и побед и упиваются жестокостью. Те, кто следовал философии тайпинов, провозглашающей всеобщее равенство между мужчинами, между женщинами, а также между мужчинами и женщинами, получали добрый прием и хорошее обращение. Те же, кто оказывал мятежникам любое, даже самое незначительное сопротивление или принадлежал к классу помещиков, безжалостно уничтожались. Хотя блуд среди тайпинов и был запрещен, однако изнасилование маньчжурских или знатных китайских женщин перед казнью поощрялось самым позитивным образом. По пути в Ханькоу они миновали немало сожженных и разграбленных поместий. Трупы их бывших владельцев разлагались на солнце.

По прибытии в Ханькоу Джон поразился пуще прежнего. Христианство, без сомнения, несет черты коллективизма, поэтому простота и равенство были в полной мере присущи тайпинам. И по вполне очевидным причинам их философия оказалась исключительно привлекательной для полчищ китайских крестьян, с незапамятных времен находившихся под гнетом императорских налогов, с одной стороны, и землевладельцев, которым на откуп был отдан сбор этих налогов, с другой. На удивление Джона, ничтожно мало было сделано для восстановления инфраструктуры провинций, которые разорила гражданская война, однако он объяснил это тем, что восстание еще в самом разгаре. Добывая себе пропитание грабежом и мародерством, благо в бассейне Янцзы хватало богатых торговцев рисов, последователи тайпинов пока еще не испытывали серьезного недостатка в еде, так как привыкли к скудной жизни. Казалось, никого не волновала очевидная истина: урожая в будущем году не будет, если не посадить его сейчас. Или все мятежники намеревались отправиться в поисках пропитания в другую провинцию?

Не наблюдалось ни малейших попыток начать восстановление Ханькоу в его прошлом величии, о котором Джон слышал от сводного брата. Во многих местах еще дымились пепелища, громоздились руины разрушенных зданий, а на улицах до сих пор валялись неубранные скелеты убитых. Тем не менее город кишел энергичными мужчинами и женщинами, разодетыми в награбленные пышные одежды, выставляющими напоказ свое оружие и преисполненными желания продолжить победоносный поход вниз по реке. Джона Баррингтона провели через толпы мятежников к вице-императорскому дворцу, также пострадавшему во время штурма. Миновав коридоры со все еще сияющими мраморными полами, он оказался в приемной, где ему было велено дожидаться, пока о нем доложат «небесному королю».

Когда юношу впустили, ему пришлось ползти на коленях и выполнить ритуал коутоу у подножия трона вице-императора. Он прекрасно осознавал: это решающий момент его миссии. Пути к отступлению нет, теперь только абсолютное самообладание позволит ему все преодолеть.

— Ты говоришь, что твое имя Баррингтон, — услышал он спокойный голос. — Дай мне взглянуть на твое лицо.

По-прежнему стоя на коленях, Джон выпрямил спину и, взглянув в сторону трона, невольно прищурился. Его поразил блеск свиты, окружавшей трон. Дорогие одежды, сверкающие драгоценностями эфесы мечей, богатые броши и ожерелья буквально ослепили юношу. Но никто из свиты не мог сравниться с самим Тянь Ваном. Хун Сюцюань разоделся в императорское желтое платье, расшитое красными драконами, как будто он и в самом деле был Сын Небес. Он был без оружия и почти без украшений, за исключением нескольких перстней, но сильнее всего поражала его молодость. Джон знал, что самозванцу не больше тридцати, и, в отличие от своих воевод, он был гладко выбрит, казалось, намеренно подчеркивая свою молодость. Вместе с тем его тонкие губы и холодный взгляд свидетельствовали о силе и жестокости характера. Он пристально вгляделся в лицо Джона, затем кивнул.

— Да, — произнес он, — ты — Баррингтон. Зачем пришел сюда?

— Меня послал мой брат Мартин Баррингтон поздравить своего старого друга с успехом его оружия.

— Старый друг! — Хун скривил губы. — Он мог бы и сам разделить мой успех. Причем с его участием все это произошло бы еще двенадцать лет назад.