Михаил Иманов - Меч императора Нерона

— Можем, можем, Поппея! — горячо воскликнул он.— Мы можем бежать, я увезу тебя!

— Куда? — Она устало вздохнула.— Куда мы можем бежать?! Ты предлагаешь мне нечто худшее, чем изгнание. Потерять все, что имеем, влачить жалкое существование, всякую минуту бояться, что нас настигнут и схватят. Очнись, Отон, что ты говоришь! Я пойду за тобой повсюду, но разве ты родился на свет для такой жизни? Я отдам ему свое тело, но разве я отдам ему свою любовь — нашу любовь? Что поделать, Марк, не мы придумали такую жизнь. Помнишь, я говорила тебе: ты должен стать императором? Так стань же им!

— Что ты такое говоришь! Я не понимаю!

— Я не просто отдам ему свое тело, я отдам его ради тебя, ради нас!

— Ради нас,— расслабленно повторил он.

— Да, ради нас! — твердо выговорила Поппея.— Он дорого заплатит за свои мерзкие желания, ты станешь первым в Риме, а потом...

Она замолчала, не договорив, и он спросил, подавшись, вперед:

— Что потом?

Она усмехнулась, прямо глядя в его глаза:

— Есть много способов, чтобы один заменил другого. Никто не вечен, ты знаешь, и к императорам это относится так же, как и к любому другому. Вспомни Калигулу или Клавдия. Чем Нерон лучше их? Он много пьет, много ест. Представь себе, что он выпьет или съест что-нибудь такое, что...

— Молчи! — испуганно прошептал Отон.— Что ты такое говоришь?

Она удивилась:

— А что такое? Только то, что известно всем. Чем Нерон лучше тебя: ты древнего рода, умен и молод.

— Наш род идет от этрусков, мы не римляне.

— И это все, что тебя останавливает? Ты, отпрыск древнего рода, сомневаешься в себе в то время, когда жалкие проходимцы, вольноотпущенники и плебеи правят Римом!

Некоторое время они молчали. Наконец Отон сказал, с надеждой глядя на жену:

— Мне страшно, Поппея.

Она прижала его голову к своей пышной груди, прикрыв ладонью глаза, прошептала в самое ухо:

— Вот так тебе будет не страшно. Доверься мне, Марк, и ни о чем не думай. Я скажу, что делать, когда наступит твой час.

Он ничего не ответил, только порывисто вздохнул и еще плотнее прижался к ней.

— Я недоволен тобой, Салюстий,— проговорил Нерон и покосился на стоявшего с правой стороны от его кресла Аннея Сенеку.— Я сочувствую твоей болезни и сам видел, что ты потерял голос, но ты не явился на мой зов, когда я посылал за тобой. Что скажешь в свое оправдание?

В просторной зале, где Нерон обычно упражнялся в актерском мастерстве, их было четверо. Нерон сидел в кресле с высокой спинкой, развалясь и положив ноги на мягкую скамейку. С правой стороны стоял

Сенека, с левой — Афраний Бурр. Актер Салюстий находился перед императором, и лицо его выглядело виноватым.

— Ты молчишь, Салюстий,— недовольно сказал Нерон.— Как видно, тебе нечего сказать.

— Я так страдаю, император.— Салюстий прижал руки к груди и низко наклонил голову.— Я вызвал твое недовольство.

— Оставь свои восточные ужимки, ты не в Александрии. Ты страдаешь? По тебе этого не скажешь, вид вполне цветущий. Скажи, Анней,— обратился он к Сенеке,— разве я не прав?

— Да, вид у него цветущий,— с улыбкой подтвердил Сенека.

— Вот видишь,— сказал Нерон.— Что ты ответишь на это?

— Я отвечаю,— проговорил Салюстий значительно смелее, почувствовав, что гроза прошла,— что лучше мне умереть, чем огорчить своего императора.

— Но ты, я вижу, избежал смерти,— усмехнулся Нерон.

— Да, император,— поклонился Салюстий,— но только потому, что своей смертью мог огорчить тебя еще больше.

— Ты слишком смел,— сказал Нерон и, кивнув в сторону Афрания Бурра, добавил: — Тебе не кажется, Афраний?

Афраний Бурр, стоявший у кресла с каменным лицом, лишь неопределенно повел головой.

— Ладно, Салюстий,— Нерон нахмурился (молчание Афрания Бурра, как видно, не понравилось ему),— рассказывай, если тебе есть что рассказать.

— Я не мог показаться тебе на глаза,— быстро проговорил Салюстий,— потому что у меня совсем пропал голос. Поверь, мне сделалось страшно. Я послал за врачом в Александрию и ожидал его с большим нетерпением. (Салюстий мельком взглянул на Сенеку. Тот смотрел на него прямо и спокойно.) Это была моя последняя надежда. Я решил, если он не поможет мне, брошусь в Тибр.

— Перестань,— поморщился Нерон.— Какая Александрия, при чем здесь Тибр? Что, в Риме уже перевелись врачи? Ну, отвечай!

— Никто не смог помочь мне,— ощутив, что перемена настроения императора не в его пользу, жалобно произнес актер.

— Ты мог бы сказать, я прислал бы тебе врача. Или ты считаешь, что мой врач тоже для тебя не годится?

— О нет, нет! — воздев руки к потолку, воскликнул Салюстий.

— Тогда что же?

— Я не решился.

— Посмотри на него, Анней,— снова повернулся к Сенеке Нерон.— Этот скромник, видите ли, не решился! Я не узнаю тебя, Салюстий. Ну ладно, рассказывай дальше. Что там с тобой произошло?

— Чудесное выздоровление.

— Чудесное выздоровление?

— Да, император.— Салюстий снова прижал обе руки к груди, но под недовольным взглядом Нерона быстро опустил их.— Я и сам не ожидал. Но он приехал и вылечил меня в один день.

— Ты лжешь, Салюстий, этого не может быть,— сказал Нерон.

— Разве мог бы я лгать тебе? В это невозможно поверить, но вот я перед тобой. Я не в силах был выговорить двух слов, а сейчас? Вот смотри.— Салюстий отступил на шаг, поднял правую руку и, придав лицу совершенно зверское выражение, продекламировал, громко завывая:

— Хватит, хватит,— остановил его Нерон,— от твоего крика мы сами сейчас заплачем.

— Я только хотел показать тебе, каким сильным стал мой голос,— виновато отвечал Салюстий.

— Да-а,— протянул Нерон, спустив ноги со скамеечки и подавшись вперед, словно желая получше рассмотреть Салюстия,— ты ревешь, как труба. Как же вылечил тебя твой врач?

— Он делает снадобье,— осторожно начал Салюстий, мельком взглянув на Сенеку.

— Снадобье? Какое снадобье? — еще подавшись вперед, прищурился Нерон.

— Я не могу сказать.

— Что? Это почему же?

— Оно такое... такое...— с запинкой выговорил Салюстий.— Это очень странное снадобье,

— Говори,— Нерон нетерпеливо потряс рукой.

— Тухлые перепелиные яйца и ослиное молоко,— выпалил Салюстий и сделал такое лицо, будто сам только что эти тухлые яйца съел.

Несколько мгновений Нерон смотрел неподвижно и вдруг захохотал, откинувшись на спинку кресла и оттолкнув ногой скамеечку. Она перевернулась, скользнула по гладкому полу и остановилась возле Салюстия. Он поднял скамеечку, поднес ее к вздрагивающим ногам Нерона и аккуратно поставил — осторожно, втянув голову в плечи, словно опасался, что император может пнуть его.