Лев Жданов - Стрельцы у трона. Отрок - властелин

До вечера длились прения. Патриарх сам принял в них участие. Но, конечно, к соглашению не пришли. И когда Софья за поздним временем распустила собор, назначив его продолжение на другое время, раскольники кинулись к Лобному месту с криками:

— Перепрехом и посрамихом всех архиереев и патриарха самово. Тако веруйте… Тако творите…

И всему народу показывали двоеперстное крестное знамение…

Торжественно принял своих попов-подвижников Титовский староверческий полк. Это встревожило Софью.

На другое же утро вызвала она к себе выборных от всех стрелецких полков. Они явились. Только закоренелые титовцы не прислали ни одного человека.

Взволнованная, вышла к ним царевна и сразу стала рисовать печальную картину, какая ждет царство, если они, опора трона, последуют за безумными изуверами, не умеющими понять того, что читают…

— Нас ли, государей ваших, и земли спокойствие, променяете на шестерых чернецов-распопов? Ужли^ъ святейшего кир-патриарха им предадите на поругание?.. Горе мне… Не вы ли спасли и наши персоны, и все царство? — со слезами уж заговорила эта лукавая и умная правительница. — Кровь свою проливать за нас не щадили. И мы помним о душах ваших. Верьте, спасетесь и без тех юродов… Не слушайте и иных людишек лихих, хотя бы и высокова были звания и поставлены над вами. Как встали — так и сведены будут! А наши к вам милости — не престанут притекать. Не хватит казны — государи-цари и я сама кику останную в заклад отдам, продам крест золотой нательный — вам все дам, коли надо будет, коли нужду какую узнаете. Служите и нам, государям, как служили, прямите по правде, по присяге святой, как во храме Господнем присягали.

Первые отозвались выборные Стремянного полка:

— Да не крушись так больно, государыня-царевна… Уж, сказать по правде, мы за старую веру не стоим. И не наше это дело. То — дело и власть патриарха да всего священного Собора.

— И нам до веры дела нет. Верим — про себя. А в дела государские да патриарши мы не суемся, — в один голос поддержали и остальные выборные.

Такой ответ сразу успокоил Софью. Она теперь знала, как ей поступать.

Выборные были одарены деньгами, чинами. Их тут же угостили хорошо и отпустили домой.

И везде по полкам было объявлено выборными:

— В споры о вере, какая лучче, старая, новая ли, мешаться стрельцам не надо.

Но далеко не все рядовые стрельцы согласились с таким решением. Они понимали, что выборные недаром так поддерживают волю Софьи. И им хотелось получить тоже долю в милостях двора.

А титовцы из преданности расколу грозили новым мятежом и, намекая на рокот барабанов из собачьей кожи, которые гремели в мае, толковали по кругам:

— Добром с ними, с дворцовыми, не разделаешься. Пора сызнова за собачьи шкуры приниматься…

Этот полный угрозы каламбур не по душе пришелся Софье.

Она послала своих клевретов и к себе призвала рядовых стрельцов, попов слободских, вообще всяких коноводов, подкупала их словами и рублями, и кончилось тем, что к концу недели стихли всякие толки о «старой вере» на стрелецких сборищах.

Сейчас же царевна дала приказ: все главари раскола были переловлены и засажены за крепкими затворами на Лыковом дворе.

Недолго тянулся суд.

Никите Пустосвяту отсекли голову как раз на седьмой день после прений в Грановитой палате, 11 июля 1682 года. А остальных — кого засадили в тюрьмы, кого разослали по дальним местам. Немало из мелких участников этой короткой смуты успело разбежаться по разным городам.

Безнаказанными остались главные виновники натиска раскольников на патриарха, на самих царей: Иван Хованский и сын его Андрей.

Но и на них уже Софья ткала крепкую паутину. И потому раньше времени не трогала этих крупных недругов своих и царства, чтобы не пришлось жалеть о несвоевременном выступлении.

Мятежный дух нет-нет да вспыхивал в стрельцах, старательно подогреваемый Хованскими.

Но Софья умышленно делала вид, что не замечает ничего. По совету Милославского и по своей осторожности, царевна хотела, чтобы Хованский совершил целый ряд поступков, способных восстановить против наглеца не только бояр, но и всех других, до стрельцов включительно.

Ждать пришлось недолго.

Мало того, что Хованский угрожал всем, несогласным с его мнениями, обещая натравить стрельцов, — он унижал самых заслуженных бояр.

— Ни един из вас, — говорил он им часто, — не служивал, подобно мне, государям моим. Где вас ни пошлют — везде и всюду государство вред терпит от худой, неразумной, нерачительной службы вашей… Только поношение было земле русской от вашей безумной гордости и спеси боярской… Мною лишь все царство и держится. Меня не станет — будете все вы на Москве по колени в крови бродить…

И сам же сеял князь смуту в полках.

Больше месяца прошло, пока Софья решилась действовать, и то не раньше, чем пошли толки, что Хованский готовит стрельцов к новому мятежу, поджигает умы рассказом о том, как на совете отказали выдать стрельцам в пополнение жалованья сто тысяч рублей.

— Дети мои, уж и мне за вас стали грозить бояре… Мне боле делать нечего. Как хотите, так сами и промышляйте, — открыто объявил «батюшко» своим деткам.

Немудрено, что те снова стали точить свои бердыши и копья.

Только Стремянный полк по-прежнему не принял участия в волнениях.

И вот, когда настал чтимый Москвою праздник Донской Богоматери, когда двор, окруженный стрельцами и народом, должен был совершить торжественное шествие в Донской монастырь, — с крестами, с хоругвями, — оба государя и царевна в крестном ходе участия не приняли, опасаясь убийства, как пронеслись слухи по Москве.

Вместо этого Софья и оба государя сьехались вместе в селе Коломенском, и оттуда был дан приказ Стремянному полку: явиться в полном составе на охрану царской семьи.

— Не дам полка, — заявил было Хованский. — В Киев его посылать надо…

Но стрельцы и сами возмутились против этого назначения, и от государей пришла строгая грамата: прислать немедленно Стремянный полк.

Хованский, никогда не отличавшийся твердой решимостью, и тут уступил.

Стрельцы были посланы.

Первого сентября, когда справлялось Новолетие, то есть первый день Нового, 1683 года, к торжественному богослужению в Успенский собор не явился никто из царской семьи, вопреки древнему обычаю.

Патриарх огорчился, а вся Москва пришла в смущение.

— Покинули нас государи. В ином месте стол поставят. Слыхать, от московских стрельцов небезопасно им тут.

Такой слух все настойчивее ходил в народе, конечно, не без помощи людей, преданных Софье.

Смутились и стрельцы… Вся их сила была, конечно, в их близости к трону, в том, что они служили охраной, защитой царям, наподобие римских преторианских когорт…