Леонид Жариков - Червонные сабли

- Махметка, как смотришь на Врангеля?

- Прямо смотрю, товарищ командующий, не моргаю.

- Это я знаю, что не моргаешь. А побьем мы его?

- Секим башка! - И Махметка потянул из ножен кривое лезвие сабли, явно рассчитывая вызвать у командарма зависть: даже у него нет такой сабли!

- Махметка, тебе боевое задание: на следующей станции добыть кипятку.

- Есть кипяток, товарищ командующий!

В один миг сбегал Махметка в соседнее купе и принес флягу в суконном чехле.

- Молодец разведчик! - похвалил Щаденко, принимая от Махметки флягу. - Зови сюда своих дружков.

Через минуту командирское купе заполнили бойцы. Они принесли свои кружки, сухари, сахарный песок с примесью махорки, расселись тесно на лавках и принялись завтракать, оживленно переговариваясь.

- Товарищ командующий! - обратился к Городовикову Петро Хватаймуха. - Когда же нам коней дадут? Ну какой из меня кавалерист - ни шашки, ни коня, хоть бери кочергу и на козу сидай.

- Коней будем добывать в бою, - ответил Городовиков. - Так у нас, буденновцев, заведено. Ты, Хватаймуха, разведчик, тебе и карты в руки... Когда я был молодым, знаешь какие бублики закручивал!

- Расскажите, товарищ командарм.

- Гм... расскажите. Я бы сказал, да не поверите.

- Поверим, - засмеялись бойцы.

- Сам себя выслеживал. Может такое быть или нет? - спросил Городовиков.

Бойцы привыкли к тому, что Ока Иванович без шутки не обходится. Так и вышло.

- Было это в ту пору, когда я верой и правдой служил царю-батюшке... - начал свой рассказ Ока Иванович. - Однажды после ранения решил я не возвращаться на фронт: тогда мы с германцами воевали. Дал я взятку госпитальному писарю, и устроил он меня взводным в Тридцать девятую казачью сотню, что охраняла завод капиталиста Пастухова в Сулине. Был на том заводе кузнец дядя Миша Кучуков. Он меня, темного в политике человека, втягивал в дела революции. Сначала я на сходках рабочих бывал, потом и листовки стал распространять. Принес их в казарму и рассовал казакам под подушки, вложил в карманы шинелей. Наутро замечаю: казаки таятся от меня - я ведь взводный командир - украдкой читают листовки. Дошел слух о прокламациях до есаула, вызвал он меня в канцелярию, прикрыл плотнее дверь и говорит: «Городовиков, даю тебе секретное поручение: проследи, кто разбрасывает листовки, и донесешь мне». - «Слушаюсь, ваше благородие!» - а сам в ту же ночь опять листовки подсунул казакам. Снова зовет меня есаул:

«Что же ты, Городовиков, плохо смотришь или, может, заметил кого?» - «Никак нет, ваше благородие, никого не поймал». - «Черт знает что творится! Следи лучше, Городовиков, награду обещаю!». - «Так точно, ваше благородие, буду следить». - «Как поймаешь, веди ко мне!» - «Приведу, ваше благородие». - «Я с этого бунтовщика шкуру спущу». - «Так точно, спустите, ваше благородие». - «Иди». - «Слушаюсь». Я крутанулся по всем правилам и... пошел к своему другу, кузнецу дяде Мише, за листовками... Надо же было услужить царю-батюшке...

Долго не умолкал в вагоне веселый смех.

За окном бежали поля. Солнце заглядывало в окна вагона, а когда, поезд делал крутой поворот, опять исчезало. Вдруг бойцы припали к окнам - увидали черную пирамиду в открытой степи.

- Что за гора? Вот так чудо! Леньку позовите.

- Террикон шахты, - объяснил Ленька, стоявший сзади. - Пустая порода - по-народному называется глей.

- Как же ты жил здесь, бедняга? - подковырнул товарища Сергей. - Ни единого деревца.

- Ничего ты в красоте не понимаешь, - обиделся Ленька и подошел к Городовикову. - К Юзовке подъезжаем, товарищ командарм.

- Вижу.

- Конь Валетка меня ждет, сильно ученый. Можно съездить за ним? Город наш от станции в семи верстах, и я мигом прискачу.

- Отпустим, Ефим Афанасьевич?

- За верность боевому другу-коню надо отпустить.

Поезд затормозил, и никто не заметил, когда Ленька спрыгнул с подножки и куда-то исчез.

2

Станция Юзово - островок в степи, пропахший жужелицей и мазутом. Низкий кирпичный вокзал с деревянным перроном. Под ногами хрустят крошки угля. Постройки черны от копоти, а на все четыре стороны раскинулась полынная степь с цветами донника, шипшины и молочая. В поселке белые хаты, обсаженные вишнями, сливами, кисличной. На горизонте в сиреневой дымке - заводские трубы: там Юзовка.

Не слышно в степи гудков, зовущих на смену рабочих.

Заросли бурьяном дороги к шахтам. Голод, тиф и холера гуляли по рудникам.

Однако люди не теряли веры, надеялись: придет жизнь, за которую столько пролито крови. Воспрянет духом рабочая Республика, и застучат молотки, запоют над степью гудки, заколосится на нивах пшеница.

Но вот грянула новая беда. И опять забурлил рабочий Донбасс, запестрели на заборах воззвания и призывы к бою:

Со всех уголков шахтерского края: из Енакиева, Макеевки, Иловайска - шли комсомольцы. Комиссия по мобилизации работала день и ночь. Приходилось сдерживать порыв, чтобы не допустить оголения ячеек, но добровольцев было столько, что остановить их не могли. Особенно бунтовали подростки, они требовали отправки на фронт. Некоторые пускались на хитрость: прибавляли себе года. Другие грозились пожаловаться самому Ленину, а третьи, самые деловые, помогали заводским рабочим собирать бронепоезд.

Именно в эти напряженные дни город облетела весть: на станцию Юзово прибыл эшелон буденновцев.

Со всех сторон повалил на станцию народ. Обгоняя друг друга, бежали ребятишки, спешили женщины с кошелками, старушки с узелками, несли скромные угощения: кто стакан козьего молока, кто кулек вишен, кто узвару в кастрюле или горячих галушек из житной муки. Юзовские рабочие пришли с плакатами и лозунгами, комсомольцы принесли красное знамя - подарок славным буденновцам. На маленькой степной станции стало тесно от людей. Задние поднимались на носки, глядели поверх голов:

- А где Буденный?

- Что ты, не видишь, вон с биноклем стоит.

- Это не Буденный.

- Знаешь ты много...

Красноармейцев угощали вишнями, совали в карманы кукурузу, сваренную в соленой воде. Ребятишки рассматривали диковинный паровоз - новенький от свежей покраски, с надписями и красной звездой. На тендере во весь рост нарисованы рабочий и крестьянин. У рабочего молот в руке. Крестьянин с острой косой. Стоят в обнимку, как два брата. Силища!