Джон Клеланд - Мемуары сластолюбца

Тетушка, встревоженная моим особенным отношением к гостье, которое я не научился еще скрывать, сочла своим долгом предостеречь меня против серьезного увлечения "кузиной", как она называла миссис Риверс; И хотя ее доводы проистекали из непонимания моего состояния – будь я по-настоящему влюблен, с каким негодованием я отверг бы их! – они имели для меня определенный вес, потому что пылкость моя не имела ничего общего с любовью. А когда нет любви, не облагороженный доводами сердца ум остается холодным и неуязвимым. Так что мне было нетрудно убедить тетушку – искренность моих возражений придала им силу, – что я отнюдь не питаю серьезных намерений: мои притязания относительно миссис Риверс не идут дальше потребности в чем-то, похожем на дружбу. А так как сама леди Беллинджер никогда не находила вкуса в легком, ни к чему не обязывающем флирте, то это и подавно не пришло ей в голову, и уж, конечно, не мне было просвещать ее.

Обеспечив себе безопасность с этой стороны, я преисполнился решимости попытать счастья у прекрасной вдовы, которая, в свою очередь, также не оказала мне чести строить на мой счет серьезные планы, а смотрела на меня как на партнера по развлечениям. Это сознательное ограничение наших отношений рамками взаимного удовольствия устроило обоих.

Мое обучение подвигалось вперед семимильными шагами. И вот, после вялого сопротивления, какого требовали приличия и удовлетворенное самолюбие – какая женщина откажет себе в праве утверждать: "Я сопротивлялась"? – добился я наконец любовного свидания (впрочем "любовного" лишь по форме, а не по содержанию) – и где? – у нее в спальне. И уж конечно, не затем она назначала мне встречу в таком месте, чтобы продемонстрировать свою добродетель: для таких спектаклей спальня вряд ли может служить подходящей сценой.

Чтобы вообразить те восторги, в которые я окунулся, нужно представлять себе всю волшебную власть новизны, радость первого удовлетворения чувств в их наивысшем и, может быть, благороднейшем проявлении. Сыграло свою роль и тщеславие, прибавив к ожидаемым наслаждениям радость удовлетворенного любопытства, естественного в моем возрасте. Мысль о том, что своим успехом я обязан ее распущенности точно в такой же мере, как и моим личным достоинствам, ни разу не пришла мне в голову. Я был до того опьянен, что чуть не принял за настоящую любовь то чувственное влечение, которое питал ко всем женщинам мира – в лице миссис Риверс.

К счастью, для достижения цели мне не пришлось столкнуться с непреодолимыми препятствиями вроде тех, какие многие авторы, сидя в тишине своих кабинетов либо греясь у камина, любят нагромождать на пути влюбленных, вовсю напрягая фантазию и вызывая раздражение читателей – недаром те все чаще начинают читать книгу с последней страницы. Не было ни хитроумных дуэний, ни дьявольских интриг, ни непроходимых чащ, ни засад, ни алчущих крови соперников, ни блеска шпаг, в последний момент извлекаемых из ножен, ни прочих романтических помех на пути героев к счастью.

Наш план отличался замечательной простотой и был легок для исполнения. Окно туалетной комнаты в апартаментах миссис Риверс выходило на галерею, отделенную от той, куда выходила дверь моей спальни, лишь балюстрадой, через которую нетрудно было перепрыгнуть, а дальше оставалось только поднять раму и проскользнуть внутрь, под покровом темноты – лучше всего в полночь, любимое время привидений и любовников.

Задыхаясь от волнения в предвкушении ожидающего меня блаженства, одетый как жених, ровно в назначенное время я отправился на место нашей встречи. Окно, как и было условлено, оказалось не запертым на задвижку.

Очутившись на той стороне, я запер ставни и на цыпочках прокрался в спальню миссис Риверс, спотыкаясь во тьме, раздираемый противоречивыми чувствами – от влечения до страха. Она еще не легла и, слегка облокотившись на стол, ждала меня с книгой в руках. Увидев меня, она выронила книгу.

На ней было миленькое дезабилье, гораздо более соблазнительное, чем самое изысканное платье; в продуманной небрежности ее наряда, этой имитации простоты, угадывалось высокое искусство. На лице моей дамы вспыхнул румянец удивленного смущения, в то время как взгляд ее то искал, то уклонялся от моего взгляда, выражая ласковую застенчивость, с какою женщина как будто просит пощады перед тем, как сдаться на милость победителя.

Я бросился к ее ногам, не зная, что сказать.

Тем лучше: женщины склонны приписывать наше молчание скорее избытку, нежели недостатку чувств, и это льстит им ничуть не меньше, чем шквал комплиментов. В такие минуты отказ от красноречия только помогает нам одержать победу.

К счастью для меня, время и место нашего свидания исключали пышные речи и громкие протесты. Я был так робок, так не готов к невинным, девственным восторгам, что непременно от волнения наговорил бы кучу дерзостей. Мне было важно доказать силу моей страсти на деле, а не на словах. Как я ни старался это скрыть, однако миссис Риверс тотчас заподозрила, что имеет дело с новичком. Но это лишь расположило ее ко мне.

В хаосе чувств и мыслей наблюдательность изменила мне, и я не могу дать толковое описание ее внешности и обращения со мной в эти критические минуты. Не сомневаюсь, что и ей передалось мое смущение. Однако же природа – лучшая наставница: всецело доверьтесь ей, и вряд ли вы совершите уж совсем непростительные ошибки.

О женщинах часто говорят, что впечатления, полученные ими при первом свидании, самые яркие и живые, что они остаются в памяти на всю жизнь. Отсюда – их благодарная доброта и верность первому учителю. С мужчинами дело обстоит несколько иначе, Особенно если они молоды и неопытны. Их приобщение к миру чувственных наслаждений совершается в такой спешке и при такой сумятице чувств, что они просто не успевают по-настоящему насладиться осуществленными надеждами. Растерянные и ошеломленные, они, конечно же, испытывают наслаждение, но пребывают в состоянии, близком состоянию курильщика опиума, когда он не принадлежит самому себе, душа существует как бы отдельно от тела, и он приходит в себя лишь после того, как все уже позади, словно пробуждается от дурмана, не оставляющего в памяти никаких следов. Зрелость – вот настоящий возраст ясного сознания и подлинных наслаждений. Пылкая юность губит их ненасытностью, а бессильная старость забалтывает до отвращения.

Тем не менее этой ночью я был полностью посвящен в таинство. И, конечно же, никакая другая женщина так не подходила на роль моей наставницы: и в силу личных качеств, и благодаря немалому опыту. Никто, как она, не владел искусством флирта и не умел раздувать костер желания до размеров страсти.