Алан Савадж - Последний знаменный

— Слухи, наветы, — пробормотала Цыси. — Люди обычно безоговорочно верят тому, что кто-либо говорит, перед тем как убить себя. А вот то обстоятельство, что слухи стали распространяться именно в то время, когда я болела и мои враги считали меня обреченной, не может быть случайным совпадением. Хорошо, я докажу, что они заблуждались, все до единого. Ты принял меры против этих измышлений?

— Я написал всем, кому следовало, ваше величество.

— Ты написал Баррингтону?

— Конечно, ваше величество.

— И что он ответил?

— Ответ я еще не получил, ваше величество. Но Баррингтон, как и Ли, как все великие мандарины, на вашей стороне. В этом я уверен.

— Потому что у них нет выбора? Но ты прав. Никто не может доказать мою причастность. Мы достойно выйдем из этого положения, как выходили из многочисленных передряг в прошлом — ты и я. А теперь займемся поиском виновных и накажем их.

— Хорошо, ваше величество. Только возникла одна проблема.

Цыси обернулась к нему.

— Слухи дошли до Цыань. Мне Чжун Гофань передал. — Чжун Гофань был старшим евнухом Цыань.

— Продолжай.

— Чжун Гофань сказал мне, что Цыань очень огорчена. Что... — Он заколебался.

— Продолжай, — повторила Цыси.

— Он сообщил неприятные вещи. Она вспомнила, как вы сделали своего племянника императором, что вы нарушали и другие традиции. И это разгневало ее. Теперь она заявляет, что вы повинны в смерти императрицы Алюты. Она при евнухах назвала вас убийцей.

Чжан Цзинь склонил голову в ожидании вспышки раздражения, но Цыси несколько минут хранила молчание. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал спокойно:

— Как она посмела сказать такое обо мне? У нее есть доказательства?

— Она сказала своим евнухам, что ей не требуется доказательств, потому что она прекрасно знает вас, ваш характер, ваше величество. Чжун Гофань сообщил мне все это.

— Ха! Она может делать все, что ей угодно, с такого рода доказательствами! Вместе со своими евнухами! — Тон Цыси был пренебрежительным.

— Она также сказала, будто вы заставляли ее соглашаться с нарушением законов и традиций с самой смерти Сяньфэна, ваше величество.

— Заставляла ее? Как же иначе я могла получить ее подпись под нашими декретами? Ей и дела нет до управления страной. Ни для кого не секрет, что она совершенно ничем не занималась в последние месяцы, когда я болела.

— Чжун Гофань сказал, что она особенно много времени уделяет критике избрания императора Гуансюя. Она даже назвала это преступлением.

Цыси уставилась на него.

— Зачем ты мне все это рассказываешь, Цзинь? Ты полагаешь, меня интересует, в чем Цыань признается своим евнухам?

— Цыань угрожает не подписывать больше ни одного декрета, и все только потому, что именно вы представляете их, ваше величество. И собирается не делать этого до тех пор, пока не прогонит принца Цюня.

Цыси нахмурилась.

— Так и сказала? Она собралась парализовать работу правительства?

— Я думаю, быть может, она почувствовала вкус власти в прошлом году и хочет продлить удовольствие от участия в правлении страной, ваше величество. Можно предположить, что она хочет власти, поскольку имеет на это право. Кроме того, ваше величество, Чжун Гофань сообщил мне, что у Цыань якобы есть документ, подписанный императором Сяньфэном перед смертью, который дает ей право как старшей вдовствующей императрице приказать казнить вас, если вы попытаетесь править как деспот. По словам Чжун Гофаня, его госпожа задумалась, не стоит ли использовать этот документ. -

И опять Чжан Цзинь ждал взрыва эмоций, но Цыси спокойно вернулась в свое кресло.

— Твой друг все выдумывает, — хладнокровно сказала она. — Я знала бы о существовании такого документа.

— Даже слухи о существовании этого документа сами по себе, ваше величество, могут оказаться на руку вашим врагам.

Цыси некоторое время размышляла.

— Цыань ни к чему распространять такие слухи, — наконец сказала она по-прежнему спокойно. — Как ты сам говоришь, у нее и так есть право на власть. Она останется старшей вдовствующей императрицей до смерти. — Цыси посмотрела на евнуха и весело улыбнулась. — Однако мы должны навести мосты в наших взаимоотношениях с Цыань. Вместе — мы всё, врозь — ничто, так же и Китай. Чжан Цзинь, ты отнесешь Цыань послание от меня, пригласишь ее величество Выпить со мной чаю, чтобы вместе обсудить распространяемую обо мне клевету. Скажи ей, что я жду ее, чтобы доказать свою невиновность. Иди сейчас же.

Цыси напевала про себя, сидя в саду, окруженная дамами. С некоторых пор у нее появилась привычка заниматься рисованием в редкие минуты отдыха, и сейчас она сидела перед мольбертом, нанося мазки на холсте. Маленькие собачки, называемые пекинесами, так как эта порода была выведена в столице, возились у ее ног. На полотне в полыхании красок проявлялись Орнаментальные Воды — их многочисленные арочные мосты, летние дворцы, увенчанные многоярусными крышами, усыпанные цветами берега.

Дамы перешептывались между собой о том, что никогда не видели Цыси такой умиротворенной, такой поистине домашней, как в последние пару дней. Невероятно, но, готовясь к встрече с Цыань за чашкой чая, она даже пришла на кухню и собственноручно приготовила несколько пирожных.

— Это только для ее величества, — предупредила она их. — Ее любимые молочные пирожные.

Конечно же, дамы прекрасно знали о наводнивших не только Запретный город и Пекин, но и едва ли не весь Китай слухах о том, что Цюньци приучил свою дочь к опиуму и довел ее опиекурением до смерти. И что великий ученый Вань Лицюнь, старый друг Цюньци, поклялся на смертном одре, что старика заставила сделать это Цыси. Они бы нисколько ее не осуждали, даже зная за ней вину, так как были ее дамами. С падением Цыси им тоже несдобровать. В такой ситуации они восхищались ее самообладанием, к тому же выяснилось, что за время болезни младшей императрицы сформировалась группировка знати, оппозиционная ее правлению, и что члены этой группировки добивались, чтобы ее возглавил единственный в империи человек, способный открыто выступить против Цыси, — императрица Цыань.

Цыси слушала их шепот и, хотя слов было не разобрать, понимала, о чем шла речь. Но поскольку все они были ее ставленницами, Цыси не волновало, что бы они там ни говорили или ни думали. Только династия, только империя имели для нее значение. Исходя из этой нехитрой философии, все, что она делала и что должна будет сделать, предопределено богами.

Чжан Цзинь вошел в сад.

— Императрица на подходе, ваше величество.

Цыси встала с табурета и положила кисть. Собаки залаяли, когда хозяйка медленно направилась по траве к галерее, в конце которой в этот момент показалась Цыань в сопровождении двух евнухов и дам свиты.