Алан Савадж - Последний знаменный

— Боюсь, она проиграна, ваше величество. Ли Хунчжан сказал, что необходимо искать мира, пока японцы не завоевали Маньчжурию и не вышли к Великой стене.

— Никогда, — заявила Цыси. — Искать мира с японцами? Я не позволю! Это будет означать конец нашего господства в Азии.

Чжан Цзинь прочистил горло. Не опасайся он смертельно своей госпожи, непременно напомнил бы ей, что китайское господство в Азии было утрачено еще во время англо-французского вторжения тридцать пять лет назад. Вместо этого он заметил:

— Император уже направил послов обговорить условия с японцами, ваше величество.

— Без согласования со мной?

Чжан Цзинь с тревогой наблюдал слишком памятные ему признаки ярости, проявляющиеся на лице императрицы: расширившиеся глаза, проступившие на лбу вены, подергивающиеся пальцы рук. С момента отставки она еще ни разу не теряла самообладания. Вообще-то ее ярости он боялся куда меньше, чем того, как бы от переизбытка эмоций с ней не случилось удара.

Внезапно Цыси обернулась к своим дамам, которые в страхе попятились.

—Ты! — указала она на одну из них. — И ты! Подойдите!

Две молодые женщины подошли и встали перед ней, заметно дрожа.

— Теперь ты, — приказала Цыси. — Ударь ее по лицу! — Девушка вытаращила глаза. — Ты что, не слышишь меня? — удивилась императрица. — Бей ее по лицу!

Девушка облизнула губы, глубоко вдохнула, затем приложилась открытой ладонью к щеке своей подруги. Вторая девушка пошатнулась и издала приглушенный вскрик боли и страха.

— Ты можешь ударить сильнее? — грозно спросила Цыси. Она указала на вторую девушку. — Бей ее в ответ. Со всей силы!

Вторая девушка мгновение колебалась, затем ответила пощечиной такой силы, что она сама и ее жертва отшатнулись в сторону.

— Еще! — приказала Цыси. — Бейте друг друга по лицу, бейте!

Девушки подчинились, слева и справа нанося удары по щекам друг друга. Они начали задыхаться, пот и слезы текли по щекам, смывая грим, замысловатые прически растрепались, и волосы сползли им на уши. Вскоре они разбили друг другу губы, и кровь смешалась с потом, слезами и гримом. Другие женщины жались в ужасе за спиной императрицы. Чжан Цзинь изо всех сил изображал безмятежность. Девушки уже едва могли двигать руками от изнеможения. Они, громко рыдали.

— О! Убирайтесь обе, — буркнула Цыси, возвращаясь к мольберту. — На вас страшно смотреть. Где молодой Баррингтон? — спросила она низким голосом.

— Он вернулся в родительский дом в Шанхае, ваше величество.

— Ты хочешь сказать, он покинул свой пост?

— Военно-морского флота больше нет, ваше величество. Все, кто выжил, разошлись по домам.

— Все они дезертиры. Я сниму с них головы. Отправьте послание в Шанхай и прикажите молодому Баррингтону прибыть в Пекин.

Чжан Цзинь опешил:

— Вы намерены казнить молодого Баррингтона, ваше величество?

— Что я намерена сделать, тебя не касается, мошенник! — закричала Цыси. — Пошлите немедленно за молодым Баррингтоном!

— Чудесный мальчик, — произнесла Чжан Су, держа младенца на руках. — Как его звать?

— Мартин, — ответила Виктория. — Так звали моего дедушку.

— Не родного дедушку, — заметила Люси холодно. Если она постепенно примирялась с существованием этого внука, которого почти усыновили, то по-прежнему не могла простить Виктории то, «что она сделала с семьей», вернувшись домой до того, как избавилась от младенца. То, что японцы сорвали все их планы, или то, что Виктория проявила исключительное мужество при родах, спасла и ребенка и себя, она в расчет не брала. Ее даже не успокаивала придуманная Викторией для знакомых история о сиротке, которого она якобы спасла, приняв из рук умирающей матери во время погрома в Порт-Артуре, о котором ходило более чем достаточно слухов.

Что же касается заботы о своей невестке Джоанне, которая по-прежнему находилась в состоянии затяжного нервного срыва...

— Его зовут Мартин, — повторила Виктория с тем упрямством, с которым только начала знакомиться мать... и не просто знакомиться — бояться. — Хорошенько заботься о нем, Су.

— О да, пообещала Су. — Я буду присматривать за ним, как за собственным ребенком.

Присутствие невестки причиняло Люси неудобства. Но позже она почувствовала то же самое с приездом Роберта. С ним прибыли слуги — мужчины и женщины, с которыми, она не сомневалась, он спал в зависимости от настроения. Он стал более циничным, чем кто-либо из его предков — потому что родители разрешили ему жениться на китаянке. Ей невыносима была даже мысль об этом. А что делать с Викторией, которая теперь, когда перестала кормить ребенка, возможно, будет готова прыгнуть в постель к любому поманившему ее китайцу? Эти вопросы ей очень хотелось обсудить с мужем. Но Джеймс был слишком занятым человеком, он старался вникнуть в суть сообщений о войне и по слухам, доходящим из Пекина, пытался определить содержание Симоносекского договора.

— Условия совершенно потрясающие, — сказал он своим сыновьям, — Китай обязуется признать независимость Кореи, а по сути, принять гегемонию там японцев и в дополнение уступить им Формозу, Пескадорские острова и Ляодунский полуостров. То есть японцы устанавливают контроль над заливом Чжили и, таким образом, над морскими подходами к Пекину, а также получают огромный плацдарм, с которого смогут проводить операции на континенте, как и когда сочтут необходимым. И все это сверх контрибуции в триста миллионов таэлей серебра. В свете этого условия Германии, предъявленные Франции двадцать пять лет назад, кажутся просто подарком.

— Мы сможем выжить? — спросил Адриан. Адриану Баррингтону исполнилось двадцать восемь лет, Джеймс был бы счастлив признать, что его мальчик доказал свою способность руководить торговым домом. Однако он до сих пор не женился, по-прежнему курил опиум в уединении своего дома и пребывал в состоянии мрачной депрессии, без сомнения, вызванном наркотиками.

Джеймс всегда старался одинаково любить всех своих детей, но не мог скрыть особую радость от того, что Роберт вернулся. Если бы он мог остаться...

— Каковы твои планы? — спросил он сына, когда они вдвоем сели на веранде, глядя на реку и корабли, многие из которых ходили под флагами Дома Баррингтонов.

— Я приехал только устроить Су в безопасное место, — ответил Роберт. — Сам же собираюсь вернуться в Пекин узнать, что еще на уме у людей Цзунлия. Теперь, когда Дин и его старшие офицеры мертвы, я считаю себя командующим китайским военным флотом.

— Которого уже нет.

Роберт вздохнул:

— Мне следовало умереть с Дином?

— Это бессмысленный жест. Он в любом случае лишился бы головы.

— То было бы преступлением. Он воевал превосходно. Но мы ощущали недостаток во всем, чтобы сражаться успешно.