Алан Савадж - Последний знаменный

Она время от времени переписывалась с родственниками в Бельгии и заверяла, что здорова и счастлива; те, похоже, смирились со всем происшедшим и были спокойны за ее судьбу.

Он все больше доверял Адриану и не обращал внимания на слухи о том, что творится за закрытыми ставнями дома его брата. И если бы ему еще удалось убедить Викторию выбрать мужа и начать правильную жизнь, не осталось бы никаких проблем. Между тем на его глазах Мартин вырос в симпатичного подростка, который был в восторге от своего маленького кузена Джеймса. Однако Роберту не чуждо было ничто человеческое, и он иногда вспоминал рассказы, которые слышал о предыдущем полукровке Баррингтоне, командовавшем тайпинскими армиями в войне против собственной семьи, и мысли его возвращались к отцу Мартина. Но этот персонаж не давал о себе знать, а Мартин никогда не беспокоил окружающих мятежностью натуры, он рос послушным ребенком.

Мать же его не расставалась с надеждой воссоединиться со своим любовником.

В начале 1907 года в возрасте семидесяти пяти лет умерла Джоанна — последний свидетель бурных событий середины XIX века. Но для Виктории она значила гораздо больше, нежели свидетель той истории. Джоанна была не только первым человеком, с кем она поделилась своей тайной, но они также и разделили тот незабываемый ужас резни в Порт-Артуре. С той поры рассудок Джоанны угас, пораженный утратой любимого ею Артура, и ее сознание озарялось только в присутствии племянницы.

Смерть Джоанны заставила Викторию задуматься. Она поняла, что Роберт прав и ей следует подумать о своем будущем. Она уже тринадцать лет ждала, что Тан вернется в ее жизнь или хотя бы пришлет весточку, а также ловила известия о Сунь Ятсене. Она слышала о нем время от времени, но всегда — о его деятельности за пределами Китая. Теперь ей было уже тридцать три. Молодость осталась позади. Так же, как и ее юношеское приключение. Оно было столь романтическим, смелым, революционным... и таким скоротечным! Мартину скоро исполнится тринадцать. Он никогда не задавал вопросов о своей доли наследства. Ему этого и не требовалось. Он был сыном и наследником Роберта Баррингтона... как он считал. Мальчик помнил свою «мать» и горевал о ее смерти, правда, никаких вопросов об этом не задавал, но чувствовалось, собирался при случае.

Что же до его «тети»... Виктория не сомневалась, что он любит ее, поскольку они были очень близки в последние годы. Как горячо она желала большего! Сколько раз она была близка к тому, чтобы открыть ему правду, и всегда ей хватало разума и выдержки не сделать этого. Но будущее сына беспокоило ее. Роберт до сих пор ни словом не обмолвился о том, что у него на уме, к обоим мальчикам отношение было совершенно одинаковое, даже со стороны Моники. Виктория понятия не имела, знает ли Моника правду, хотя, судя по тому, как Роберт обожал свою жену, как откровенен с ней был, подозревала, что та обо всем осведомлена. Но в любом случае Моника и Роберт имели сына, родного сына и к тому же чистокровного европейца, а не приемыша от отца революционера. Вероятно, у них не возникало ни малейшего сомнения по поводу того, кто истинный наследник Баррингтонов.

Виктория и в мыслях не держала желания выступать против своего брата или посягать на права маленького Джеймса. После смерти отца она выжила только благодаря сообщению, полученному сразу после его похорон, к ужасу Адриана, что Роберт все-таки жив и возвращается домой. Все, чего она хотела, — это полноценной и обеспеченной жизни для Мартина.

Именно это она собиралась обсудить с Робертом в ближайшее время, но Виктория знала, что в этом случае ей также придется обсуждать с ним и свое собственное будущее. Итак... посмотрим правде в глаза. Прав ли брат, что ее жизнь потрачена впустую?! Действительно ли слишком поздно все начинать сначала? Скандал теперь уже в далеком прошлом... но она не могла быть уверена, не начнется ли все сначала, если ей удастся встретить подходящего в мужья человека.

Предположим, такой мужчина существует. Ее до сих пор провожают взглядами на улице, но поклонники уже больше не заходят в их дом. Мисс Виктория слыла эксцентричной особой, без сомнения, о ее порочности и беспутной личной жизни ходило столько же слухов, сколько об Адриане или о Роберте в последние годы: нескончаемые разговоры шли о том, как хозяин дома использовал «боксерское» восстание, чтобы похитить для себя невесту-бельгийку — еще школьницу.

Однако принять решение было необходимо, вот только бы она смогла. Между тем она жила своей привычной жизнью, занималась делами дома своего брата — Моника не пыталась претендовать на ее привилегии: витала в своих мечтах. Так продолжалось до того самого утра, когда она пошла на шанхайский рынок, как всегда одна, так как считала, что не нуждается в сопровождении слуги после вступления в тун, и в мясных рядах увидела Цин Саня.

Виктории показалось, будто сердце у нее дрогнуло; на какое-то время она утратила способность соображать. Цин Сань подождал, пока не убедился, что она его увидела и узнала, затем повернулся и двинулся в толпу. Он знал: она последует за ним. Виктория заплатила за покупки, трясущимися пальцами отсчитывая деньги, и пошла, стараясь вести себя естественно, улыбаясь и кивая знакомым, к той навсегда запомнившейся улице.

На улице никого не было, кроме собак и мальчишек, которые уставились на женщину варваров с неприкрытым удивлением; ни один из них еще не родился, когда она проходила здесь в предыдущий раз. Она прошла мимо них и свернула за угол. В нескольких метрах ее ждал Цин Сань.

— Я думала, ты мертв, — сказала Виктория.

Он оскалился:

— Я служу туну. Так же, как и вы, мисс Виктория. Здесь кое-кто хочет поговорить с вами.

Он открыл дверь и вошел в дом.

С сильно бьющимся сердцем Виктория последовала за ним. Дом туна так и остался разгромленным, каким оставили его знаменные наместника после своего рейда: дверь болталась на петлях, за закрытыми ставнями окна были разбиты. Она закрыла зонтик и стала напряженно всматриваться в темноту. Кругом паутина и пыль, где-то неподалеку слышалась возня крыс. Толкнув в сторону сломанную дверь, она прошла внутрь, на миг остановилась, давая глазам привыкнуть к темноте. Цин Саня видно не было, но на верхней площадке лестницы стоял Тан Личунь.

Тринадцати лет, прошедших с того момента, когда она впервые увидела его вот так, как сейчас, точно и не бывало. Единственно, сегодня он был в китайской одежде; в остальном внешне он остался прежним.

— Ты совсем не изменилась, Виктория, — сказал Тан. — Такая же безрассудно храбрая, какой была всегда.

— Разве ты не хотел, чтобы я пришла к тебе?

— Конечно. И ты опять оказалась достаточно глупой, чтобы сделать это.