Юзеф Крашевский - Осторожнее с огнем

Трудно сосчитать, сколько в продолжение этой недели привезено было в ратушу старой мебели и разной утвари. Сама исправница устроила уборную для дам, сам судья занялся осмотром буфета и перепробовал все, что должно быть поданным, заседатель подбирал вина, и если в соседнем городе выпито было шестнадцать бутылок шампанского, здесь его было приготовлено тридцать и то гораздо лучшего качества. Наконец, все бутылки были с печатными ярлыками, что им, без сомнения, придавало много вкуса.

За апельсинами послали эстафету в губернский город, а предводитель для украшения стола принес в поле испанского плаща четыре подгнивших ананаса.

— Вот так! — сказал он. — Пусть знают наших! Только после ужина отдайте мне ананасы!

В окрестности по случае нарядов было ужасное движение. Посланные летали в городок по несколько раз в день, а трехаршинный слуга предводительши так разбился, что должен был слечь. Пригласительные билеты разослали в разные стороны; дело шло о количестве посетителей, хотя бы их и поместить негде было.

Предводитель постоянно повторял:

— Будет по-петербургски! Грандиозо! Мосье пане, грандиозо, что называется!

Лотерея обещала вознаградить то, что для чести уезда издержано из суммы, вырученной за входные билеты. Большая часть билетов была продана, остальные надеялись сбыть без затруднения.

Красивейшие дамы, а в том числе и предводительша с покрасневшим носом — назначены были раздавать билеты.

Приближался знаменитый и памятный день, и в несколько последних часов оказалось еще столько дела, что в городке поднялись шум и движение, словно во время пожара. У всех было одно занятие — бал; чины в сторону; все подходили под один уровень товарищества, и секретарь уездного суда точно так же, как и канцелярист стряпчего, разносил важнейшие приказания, дополнявшие прежние постановления. Предводитель, в особенности, хлопотал с евреями. Судья собственными руками передвигал стулья и диваны.

Во всех домах сквозь освещенные окна видны были одевающиеся дамы, которые в поспешности и нетерпении позабыли даже приказать затворить ставни. Зажженные и размещенные в два ряда лампы в ратуше, толпа людей, собирающихся у двери, и шум, который напрасно старались унять парадно одетые будочники — все это ясно означало приближение торжества. В постоялые дома беспрестанно въезжали кареты, коляски и брички.

Городок был словно в горячке, а больные, которым суждено было оставаться дома, проклинали и болезни, и докторов. Предводитель, который через своего фактора имел точные сведения о приезжающих, не без гордости заметил, что прибыло большое число помещиков соседнего уезда, привлеченных его балом. Сильно потянул он воротнички и сказал, улыбаясь и взяв щепотку табаку у исправника:

— Пускай удостоверятся! Грандиозо будет, грандиозо!

В это время ему доложили, что не достает стеариновых свеч в одну комнату, оттого, что стряпчий в припадке рвения к чести уезда приказал расставить их как можно чаще в танцевальной зале.

— Послать к Хаимковой.

— Нет, ясновельможный пане, у Хаимковой.

— Идите к Айзику.

— У Айзика мы тоже все забрали.

Предводитель схватился за голову. Страшная неизбежная минута приближалась; мог ли он опозорить себя, освещая салом такой тожественный праздник.

— Нет, — сказал он, — пускай не говорят, что я покинул уезд, когда дело идет о его чести! Я представитель его и не допущу, чтобы могли насмехаться над нами.

Но что делать?

— Купить восковых свеч! — громко сказал предводитель. — Правда, что это обойдется намного дороже, но думать нечего. Идите к Айзику.

Так развязался этот драматический случай героизмом и находчивостью предводителя, памятными в летописях уездного города.

Потом все уже пошло, как нельзя лучше. Правда, под конец подгулявшие чиновники начали припоминать друг другу разные старинные неудовольствия, и даже два из них подняли было руки, но это обстоятельство окончилось легкой опухолью.

Но мы возвратимся к началу бала.

Кареты и коляски поочередно подъезжают к ратуше, музыка начинает играть. Предводитель с женою гордо расхаживают в пустой еще зале. Начало назначено в восьмом часу, но вот уже и девятый, а никого еще почти нет: никто не хочет быть первым. Потом разом из всех корчем выезжают экипажи, и по площадке перед ратушей возятся лошади, люди, собаки, десятники, ломаются барьеры, трещат мостки, и среди брани кучеров, среди крика женщин, выглядывающих из экипажей, и хриплых приказаний растерявшихся будочников едва можно с трудом доискаться какого-нибудь порядка.

Наконец, зала наполняется, как бы по мановению волшебника: из двери волнами плывут наряженные дамы, разодетые мужчины.

Предводительша с мужем принимают каждого по состоянию и достоинству, усаживают, приветствуют.

Все взоры обращаются на наряды, а потом уже следуют пересуды.

— Г-жа Б* надела нелепейшие перья.

— Пани S* — занятый жемчуг.

— Пани Ф* — знакомое атласное платье, которое только замаскировано новой переделкой.

Секретарь уездного суда отличается великолепным жилетом из белого морэ, вышитого золотом, и по этому случаю ходит с большой осторожностью, не смея понюхать табаку и раскрывая полы вицмундира, чтобы его не запачкать. Все канцеляристы, которые надеялись обратить на себя внимание отличными атласными жилетами (в июне), исчезали перед секретарем. Сам предводитель даже на этот жилет смотрел неприветливым взором.

— Мот! — ворчал он про себя.

Секретарь видит всеобщее неудовольствие, но чувствует себя гордым среди завистников.

— Кто же этим скрягам мешает заказать точно такой жилет, — говорит он сам с собою.

На другом конце костюм стряпчихи — пунцовое платье с зелеными гирляндами и огромный тюрбан на голове — привлекает всеобщее внимание.

Исправница потихоньку спрашивает соседа:

— Не турецкий ли это паша? Начинаются смех и пожатия плечами.

Но вот наполнилась зала, пора открывать танцы.

Предводитель в больших хлопотах, с кем ему идти в первой паре и кто во второй поведет предводительшу. Но чтобы не оскорбить никого, решено было, наконец, — три раза начинать полонез и каждый раз с иными дамами.

Подкоморная, прибывшая с Марией и Юлией, назначена была в первую пару первого танца. Со стороны других дам, которые закрываются веерами и как бы того не замечают, оказывается, однако ж, оппозиция улыбками и пожатием плеч, некоторые взглядывают на супругов, другие на предводителя, но последний так занят собою и балом, что ничего не видит и ничего не слышит. Гордо поднял он голову и свободной рукой сильнее потягивает несчастные воротнички, краснея от усталости.

И было от чего! Дело немаловажное — двигать на себе достоинство хозяина бала в небольшом городе.