Юрий Сергеев - Княжий остров

Его опасения подтвердились. Какие-то тайные агенты зарубежных фирм скупали вовсю драгоценности на рынках за пайки хлеба, проникали в приемные пункты, и русское золото конспиративной рекой плыло за границу в банки, оседало в карманах и суповых кастрюлях; пользуясь доверчивостью и патриотическим порывом русских людей, их продолжали грабить. Лебедев создал специальные подразделения, а его люди быстро раскрыли сеть этого чудовищного обмана, получившего колоссальный размах на народной беде. Все сокрытые нити тянулись к ведомству Берии и через него еще невесть куда. Маскируясь гулом Отечественной войны, грязные крысы продолжали разорять Россию и подтачивать ее мощь в смертельной схватке с врагом внешним. И это поганое зверье ничего не признавало и не боялось, кроме силы… Пришлось идти на крайние меры: расстрелять на месте несколько скотов из этой сети, захваченных с поличным. Был использован дерзкий и тонкий прием, бельцы работали под уголовников, и Лубянка осатанела, объявив беспощадную борьбу уголовному элементу, так и не раскрыв, откуда дует опасный сквозняк…

И все же Лебедев вновь почуял усиление особой опеки: свыше ему навязали чужих людей в аппарат управления, пытались вербовать его помощников и шофера, докатились до того, что отравили воду в графине прямо в кабинете, упустив из своего спесивого внимания, что работают с профессионалом и даже воду в графине перед тем, как пить, он проверял на незаметном цветочке, стоявшем на шкафу у окна. Это было особое растение из Африки, листик которого мгновенно синел, если в воде был яд… Лебедев немедленно вызвал следователей, экспертов, было заведено особое дело, а Скарабеев доложил лично Сталину о попытке покушения на генерала разведки. Главнокомандующий вызвал Берию, и о чем они говорили и на каких диалектах, никто не узнал, но через сутки на стол Лебедева легла бумага о том, что один из офицеров был арестован и расстрелян по обвинению в шпионаже в пользу фашистов. Они убрали своего же агента, внедренного в окружение Лебедева и не сумевшего выполнить приказ.

Лаврентий точно не знал, но догадывался, каким образом на стол Главнокомандующего ежедневно ложатся любопытные докладные о нем самом, о каждом человеке охраны и всех делишках его людей, — и недоумевал с телефонной трубкой в руке, услышав спокойный совет Сталина немедленно расстрелять одного из помощников за агентурную связь с немцами. Тут же присылались неопровержимые документы, подтверждающие это. Бешенству карлика не было предела; он допрашивал обвиняемых, участвовал в пытках и лично расстреливал, немедленно и угодливо докладывая Кобе и каясь в потере бдительности. По интонации и металлу в голосе Иосифа он панически осознавал, что Сталин перестает ему доверять, что именно он устроил неведомую пока службу проверки и контроля; вождь и раньше отличался дьявольской подозрительностью, но теперь она имела какую-то мощную платформу, в словах Иосифа он уже слышал откровенную издевку и сатанел от злости, не в силах выудить из старого конспиратора хоть малую ниточку информации о той таинственной силе, которая отнимала его влияние на Главнокомандующего, который все гуще окружал себя русскими генералами, боевыми и стойкими офицерами, генштабистами. Они становились основной опорой Сталина в войне, и сам он, в таком окружении, становился опасно-недоступным для Берии и тех, кто стоял за ним, он переставал быть управляемым, жестко приказывал освободить Конева или Рокоссовского из лагерей, а всех причастных к клевете на них строго наказать… Подобные действия сеяли панику в органах, и уже не было той пьянящей безнаказанности. Все новые боевые офицеры, которых еще не успели расстрелять в тюрьмах, становились на высокие командные посты и вели в бой войска, вели за собой народ и получали высшей наградой признание их таланта, получали ордена и звания. Но никогда уже не простят они его ведомству того страшного времени в застенках и смогут повернуть всю мощь оружия против своих мучителей. Это Берия тоже понимал своим изворотливым умом и решительно действовал. Убирал ненужных свидетелей, по его приказу без суда и следствия расстреливались офицеры, на которых еще не поступил запрос к освобождению, его подручные изобретали новые шумные дела в раскрытии врагов народа, но их вдруг перестали бояться и поддерживать…

* * *

Небольшая группа Егора Быкова проводила секретную операцию. Из агентурных данных, полученных из Берлина, Лебедеву стало известно, что в Твери похоронена родная тетка Гитлера и фюрер поклялся лично посетить ее могилу, помянуть любимую родственницу. Тетка уехала из Австрии еще в начале века в Россию и почила на русском кладбище, приняв православие. Информация подтверждалась тем, что немцы вдруг стали спешно реставрировать кладбищенскую церковь, готовились и наши; нашелся русский поп, конечно же посланный Лебедевым. Быковым был снят домик неподалеку, в нем была развернута рация и составлен тщательно отшлифованный план с тройным дублированием, на случай прибытия высокого племянника из Берлина. Кроме фугаса, успешно заложенного в церкви, отрабатывались еще два запасных варианта.

Все было готово, но стремительное наступление наших войск все изменило, хотя Гитлер ожидался со дня на день… Русская земля не впустила зверя в дом Пресвятой Богородицы…

Егор получил приказ возвращаться на базу в монастырь. В машине, перед самой Москвой, усталость, последних дней сморила его, он уснул. И видится ему… Будто стоит он с близкими друзьями над Ириной. В белом лежит она на больничной каталке и страшно мучается — разродиться не может. Все растеряны: и Окаемов, и Селянинов, и бабушка, и он сам. Тут врывается Мошняков и отчаянно кричит:

- Куда вы смотрите, она же умирает! — Он решительно отстраняет их от каталки и согнутым локтем жестко, по-акушерски верно, давит от груди Ирины по ее вздувшемуся животу.

Егор стоял в ее ногах и вдруг увидел, как из-под белого покрывала прямо в его руки влетела маленькая дочка. Она родилась с русой прядью на голове и вся была обмотана пуповиной, словно связана веревками. Егор размотал эти путы и хлопнул ладонью по попке… Девочка вскрикнула и посмотрела на него совсем осмысленным взрослым взглядом. Она держала головку и даже сидела у него на руке. Сон был стремительным, радостно неожиданным. Егор очнулся, недоуменно озирая дремлющих рядом с ним бельцов и клюющего носом за баранкой шофера. Свет маскировочных фар узкими лезвиями освещал шоссе и первые темные дома столицы. Шофер был пожилой, и Егор не удержался, в смятении проговорил ему:

- Приснится же такое… Жена родила девочку прямо мне в руки.

- Хорошая примета, — отозвался шофер, — знать, будет пополнение, Михеич, и к цыганке не надо ходить. Вот поглядишь…