Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Остался ли он вице-капельмейстером? По возвращении домой этот вопрос не давал Леопольду покоя. Он страшился положительного ответа – тогда ему придется надолго застрять в провинциальном Зальцбурге; но страшился и отрицательного – это означало бы полную зависимость от публичных концертов, а сбора от них никогда заранее не предугадаешь. Но ответа на свой вопрос Леопольд ни от кого не мог добиться. У казначея не оказалось для него денег. Леопольд доложил о своем приезде капельмейстеру Лолли – тот, как всегда, бодро дирижировал капеллой, готовя ее к домашнему концерту, – но Лолли даже не удостоил Моцарта приветствием, а лишь бросил через плечо:

– Ваши обязанности исполняет Михаэль Гайдн, обратитесь к нему.

– Мне помощь не нужна, – сказал Гайдн и повернулся к подросткам, которым давал урок игры на скрипке, буркнув себе под нос: – Я выполняю свои обязанности по указанию графа Арко.

Граф Арко пребывал вместе с архиепископом в охотничьем замке в горах. Никто не знал, когда они вернутся, да и мало кого это заботило.

На вечере, устроенном Хагенауэром в честь возвращения Моцартов, все разговоры сводились к их поездке.

– Скажите, Леопольд, мадам Помпадур, правда, была так хороша собой? – поинтересовался Хагенауэр.

– Я бы скорее назвал ее импозантной, чем красивой. Она немного похожа на императрицу.

Хагенауэр пришел в смущение, а Леопольд невольно улыбнулся наивности друга.

– Неужели англичане даже оперные арии поют на своем ужасном языке? – спросил Баризани.

– В Лондоне все оперы исполняются па итальянском.

– Вольфганг действительно понравился Рамо и Баху? – допытывался Венцель.

– Да. И Манцуоли тоже. Уезжая в Италию, знаменитый певец пригласил нас к себе.

– А подарки, подарки? – О подарках хотели знать все. – Неужели вы получали их от самого Людовика XV и от короля Георга III?

Леопольд с гордостью продемонстрировал золотую табакерку, полученную в подарок от французского монарха, и пояснил:

– Англичане предпочитают одаривать звонкой монетой. – Затем он велел Наннерль и Вольфгангу принести в гостиную наиболее роскошные сувениры, а сам давал пояснения: – Дюжина золотых часов, две дюжины табакерок, пекоторые с золотыми и серебряными инкрустациями, серьги слоновой кости с жемчугом, четыре золотых кольца, дорожный серебряный бювар с серебряными перьями, чтобы Вольфганг мог сочинять в пути, две шпаги с рукоятками, осыпанными драгоценными камнями, голландские кружева, английские шляпы, фламандские плащи, французские накидки и коробка для зубочисток из чистого золота.

Леопольд приостановился, чтобы дать возможность затаившей дыхание аудитории оценить все эти удивительные дары, и Буллингер заметил:

– Эти подарки, должно быть, стоят не одну тысячу гульденов?

– Обер-камергер Людовика сообщил мне, что, если я когда-либо пожелаю продать золотую табакерку, король купит ее за несколько сот гульденов.

Гости полюбовались табакеркой, а затем Буллингер спросил:

– Вы, наверное, заработали за поездку никак не меньше десяти тысяч гульденов?

Радостно оживленный Леопольд внезапно омрачился, подозревая какой-то подвох.

– Не забудьте, мне пришлось потратить целое состояние, чтобы не ударить в грязь лицом перед знатью. А сколько мне стоил каждый концерт, представить трудно! Я сомневаюсь, покрыли ли мы все наши расходы.

Шахтнера удивило, что Вольфганг почти не вырос за эти три с половиной года. И пока Леопольд перечислял знатных господ, перед которыми выступали дети, Шахтнер внимательно присматривался к брату и сестре Моцартам. У девочки гордый вид, совсем как у отца, но Вольфгангу явно успели наскучить подарки. Пожалуй, черты лица мальчика стали еще тоньше, думал Шахтнер, а худоба и бледность говорят о том, что болезни его не щадили. Но Вольфганг не забыл его, при встрече бросился на шею и особенно оживился, когда Шахтнер попросил:

– Покажи-ка мне свои новые сонаты.

– Я написал еще и вариации, они вам непременно поправятся.

Но прежде чем мальчик успел отправиться за нотами, в разговор вмешалась Анна Мария. Она за руку подвела к Шахтнеру Наннерль и спросила:

– Ну скажите, Андреас, разве она не подросла?

– Очень, и к тому же похорошела.

Наннерль вспыхнула и, чтобы скрыть смущение, стала показывать ему свои голландские кружева.

– Удивительно красивые, – похвалил Шахтнер. – Вы счастливица.

Анна Мария отослала Наннерль и Вольфганга к другим гостям и лишь тогда спросила:

– Его светлость сердится на Леопольда?

– Отчего же?

– Андреас, вы отлично знаете, Леопольд получил отпуск всего на год.

– Я не сомневаюсь, что Леопольд знал все условия.

– Вы не отвечаете на мой вопрос!

– В следующий раз, Анна Мария, спрашивайте моего совета до отъезда, а не после.

– Но Леопольд такой упрямый!

Словно почувствовав, что разговор идет о нем, к ним подошел Леопольд, и Шахтнер спросил:

– Вы решили навсегда покончить с поездками?

– Ни один разумный музыкант не станет пренебрегать такой возможностью.

– И все-таки рассчитывали, что вас встретят здесь с распростертыми объятиями?

– Разве я мало сделал для прославления Зальцбурга?

– Но какой ценой! Дети очень плохо выглядят: похудели, бледные.

– Они так много болели, – вздохнула Анна Мария. – Но теперь отдохнут.

– Скажите, Леопольд, сколько вы заработали? За вычетом всех расходов?

– Почему это вас интересует? – Леопольд поразился любопытству друга.

– Я хочу знать, стоило ли так рисковать.

Леопольд сделал предостерегающий жест – к ним подходил граф Арко. Леопольд заметил, что гофмейстер постарел, черты лица его заострились.

– Моцарт, – объявил граф Арко безо всякого вступления, – его светлость желает, чтобы ваш сын сочинил музыку к первой части драматической оратории «Долг первой заповеди». Гайдн и Адельгассер сочиняют вторую и третью. Мальчик должен писать музыку в Резиденции, дабы не возникло никаких сомнений в его авторстве.

– Неужели его светлость сомневается в том, что Вольфганг сам сочинил присланные мною сонаты?

Еще как сомневается, подумал граф Арко. Потому-то он и запирает его во дворце. Вслух граф сказал:

– Трудно поверить, чтобы одиннадцатилетний ребенок мог написать такие зрелые вещи.

– Вольфгангу было девять, когда он сочинил французские и английские сонаты.

– Тем более он не нуждается теперь ни в чьей помощи. Леопольд промолчал. Тон графа Арко ясно говорил, что дальнейший спор бесплоден.

Граф Арко продолжал с печальной улыбкой:

– Вся моя семья благодарит вас за соболезнование.

– Графиня удостоила нас своей дружбой, – ответил Леопольд. – Ее смерть была тяжелым ударом для всех нас и особенно для Вольфганга – графиня очень его любила.