Перл Бак - Императрица

— Вы можете подготовить, — сказала императрица, — но я не обещаю подписать.

— Ваше величество, — снова выступил Ган Ни, — вчера я был на праздновании дня рождения первой дамы дома герцога Лань. В его внешнем дворе живут более сотни боксеров во главе со своим начальником. У них есть дар вызывать волшебных духов, чтобы те входили в их тела. Я видел юношей не более четырнадцати или пятнадцати лет, которые впадают в транс и разговаривают на странных языках. Герцог Лань говорит, что, когда придет время, эти духи поведут боксеров на дома христиан, чтобы их разрушить.

— Я не видела этого своими глазами, — заявила императрица. Она подняла руку, оканчивая аудиенцию.

— Ваше величество, — говорил в сумерках Ли Ляньинь, — многие горожане дают приют боксерам.

Он поколебался, а затем прошептал:

— Если вы не разгневаетесь, ваше величество, ваша приемная дочь, императорская принцесса, платит за то, чтобы двести пятьдесят боксеров стояли на постое за задними воротами города, а ее брат принц Цай Цзин обучается их волшебству. В город готовятся войти боксеры из Ганьсу. Многие люди уезжают, опасаясь войны. Все ждут вашего слова, ваше величество.

— Я не могу его дать, — сказала императрица.

— Ваше величество, — сказал Дуань Фусян, — дайте мне ваше разрешение, и я разрушу иностранные здания в нашем городе за пять дней.

Императрица давала аудиенцию в Зимнем дворце. Она вернулась в Запретный город накануне, оставив за спиной осеннюю красоту Летнего дворца. Боксеры без разрешения сожгли железную дорогу в Тяньцзинь.

Увы, были ли они неуязвимы? Кто мог знать?

На шестнадцатый день пятого месяца она послала Ли Ляньиня найти Жун Лу и доставить его к ней. Она должна была взять обратно свое обещание. В это утро шпионы принесли ей весть, что новые иностранные солдаты шагали в глубь страны с побережья, чтобы отомстить за смерть еще одного иностранца, убитого разъяренными китайцами в провинции Ганьсу.

Жун Лу появился в полдень, одетый в уличные одежды, как будто пришел из парка или с горного склона. Но она не обратила внимания на его внешний вид.

— Могу ли я по-прежнему молчать, когда город полнится иностранными солдатами? — спросила она. — Народ восстанет против трона, и династия погибнет.

— Ваше величество, я согласен, что мы не должны позволять новым иностранным солдатам входить в город, — ответил Жун Лу, — и тем не менее я утверждаю, что будет позором, если мы нападем на посланников иностранных государств. Они посчитают нас дикарями, не знающими законов гостеприимства. В своем доме гостя не отравляют.

— Что бы ты хотел, чтобы я сделала?

— Попросить иностранных послов покинуть город, с семьями и друзьями, — сказал Жун Лу. — Когда они уйдут, то войска уйдут вместе с ними.

— А если они не захотят уйти?

— Возможно, они захотят, — сказал он спокойно. — А если нет, то тогда тебя ни в чем нельзя будет винить.

— Ты освобождаешь меня от моего обещания? — спросила она.

— Завтра, — сказал он, — завтра… завтра…

Глубокой ночью императрица была внезапно разбужена ярким светом. Как всегда она спала с открытыми занавесками на кровати, и свет лился на нее из окон. Свет исходил не от фонаря и не от луны, а из самого неба, малинового и пылающего. Она села на кровати и позвала своих служанок, которые спали на соломенных тюфяках, разложенных вокруг ее постели. Они проснулись, сначала одна, а затем и остальные три, и побежали к окну.

— Ай, — закричали они, — ай-ай-ай…

Дверь разом распахнулась, и из-за нее, тщательно отвернув в сторону лицо, Ли Ляньинь прокричал, что пылал иностранный храм, подожженный неизвестными.

Императрица поднялась с постели и потребовала немедленно ее одеть. Женщины быстро надели на нее халаты, и вместе с евнухами она пошла из дворца в самый отдаленный двор и там забралась на пионовую гору, откуда можно было смотреть вниз на город. Дым висел густой завесой, пронзаемой языками пламени. Вскоре ужасная вонь горящей плоти распространилась в воздухе. Закрывшись платком, императрица осведомилась, что это был за запах. Ли Ляньинь сказал ей, что боксеры жгли французскую церковь, а внутри были сотни христиан-китайцев — мужчин, женщин и детей.

— Какой ужас, — простонала императрица, — о, если бы я не пустила иностранцев с самого начала! Много лет назад я бы не пустила их, и народ бы не тянулся за иностранными богами!

— Ваше величество, — сказал Ли Ляньинь, — утешьтесь. Иностранцы первыми стреляли в толпу, и отважные боксеры только отомстили.

— Увы, — сокрушалась она, — канон истории учит нас, что, когда в Императорском городе бушует пламя, оно поглощает одинаково и простую гальку, и драгоценный нефрит.

Она не могла больше смотреть. Мрачно размышляя весь день над тем, что увидела, в то время как воздух все больше наполнялся запахом смерти, она приказала евнуху перенести ее вещи и книги во Дворец мирного долголетия, где она не будет видеть и слышать того, что происходило в городе, где воздух был чист и стояла тишина.

— Ваше величество, — призывали они, — если вы не хотите все потерять, то должны использовать волшебные силы боксеров. Иностранные солдаты заполняют улицы подобно водам наводнения, врывающимся в городские ворота.

— Теперь же, теперь, ваше высочество, без промедления…

— Ваше величество, ваше величество…

Они кричали перед ней. Она разглядывала одно за другим их лица в маленькой тронной комнате: Ган Ни, принц Дуань, Юань Шикай и высочайшие принцы и министры. Они в спешке примчались на ее вызов и стояли перед ней в смятении. Не было времени опускаться на колени и церемониться.

По ее правую руку на низком резном стуле сидел император, голова его была склонена, лицо бледно, длинные тонкие руки вяло сложены на коленях.

— Сын неба, — спросила она, — следует ли нам использовать полчища боксеров против наших врагов?

Если он скажет «да», то разве не ляжет вина на него?

— Как вы пожелаете, Священная мать, — сказал он и не поднял головы.

Она поглядела на Жун Лу. Он стоял обособленно, с опущенной головой.

— Ваше величество, ваше величество, — кричали голоса вокруг нее, сердитые голоса мужчин, отдававшиеся эхом в расписных балках высокого потолка.

Она подняла руки, приказывая замолчать в сумерках этого раннего утреннего часа. Она ничего не ела и не спала, пока в городе бушевало пламя, а иностранные солдаты входили в ворота — нет, не в одни ворота; они сходились с четырех сторон света на ее город. Что оставалось, кроме войны?

— Час пришел, — закричала она. — Мы должны уничтожить иностранцев в их посольствах! — громко продолжала она вовнезапной тишине. — Ни единого камня не должно остаться на камне, ни единому человеку не должно быть дозволено жить!