Перл Бак - Императрица

В ответ на это в ярости поднялся принц Дуань, и императрица велела министрам удалиться, чтобы избежать ссоры. Затем герцог Лань, покровитель боксеров, заявил, что прошлой ночью он видел сон, в котором ему предстал Нефритовый император, окруженный огромным полчищем боксеров, совершающих патриотические ритуалы, и одобрил их намерения.

Императрица откликнулась на его рассказ всем сердцем. Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой и мягко сказала, что из своих книг она знала, что Нефритовый император явился одной императрице в старинные времена.

— Это добрый знак, — заключила она, — и означает, что боги за нас и против врагов-варваров.

Однако она по-прежнему не обещала использовать волшебные силы боксеров. Кто знал — истинны они или ложны?

Вернувшись во дворец, она не разговаривала с императором и показывала, что не замечает его. Теперь, когда воля ее определилась, страх, давивший ее, отошел. Однако она почувствовала непреодолимую усталость, ей хотелось спать.

— Я просплю весь день, — сказала она фрейлинам, когда те готовили ей постель, — пусть никто не тревожит меня.

После полудня она была внезапно разбужена голосом Ли Ляньиня.

— Ваше величество, — позвал он, — ждет принц Цин, а с ним Ган Ни.

Императрица не могла отказать им/ Одевшись, выбрав подобающий головной убор, она вышла из спальни и в передней увидела встревоженных вельмож.

— Ваше величество, — воскликнул Ган Ни, вставая с колен, — война уже началась. Эн Хай, маньчжурский сержант, сегодня утром убил двух иностранцев, одним из них был немецкий посланник, ехавший в своем паланкине во дворец молить вас об особой аудиенции. Эн Хай убил его и поспешил к принцу Цину получить награду.

Императрица почувствовала, как страх тисками сжал ей сердце.

— Но как мог эдикт дойти до народа столь быстро? — спросила она. — Несомненно, сержанта не следует награждать, если он убил без приказа.

Принц Цин заколебался и откашлялся:

— Ваше величество, принц Дуань и Ци Сю немедленно после сегодняшней аудиенции издали приказы, что все иностранцы подлежат уничтожению.

Вельможи переглянулись.

— Ваше величество, — призвал Ган Ни, — наши враги сами сотворили себе погибель. Сержант говорит, что белые охранники стреляли первыми и убили трех китайцев.

— О, ужас! — вскричала императрица и заломила руки. — Где Жун Лу? — застонала она в безумном расстройстве. — Поспешите… доставьте его сюда… война началась слишком скоро… мы не готовы.

С этими словами она повернулась и убежала в спальню. Там, отказываясь от пищи и от утешения, она стала ждать Жун Лу. Он пришел через два часа слишком мрачный и слишком серьезный для ее умоляющих глаз.

— Оставьте меня, — сказала она фрейлинам. — Не позволяй никому входить, — велела она евнуху.

Когда все ушли, она подняла взгляд на Жун Лу, и он посмотрел на нее.

— Говори, — сказала она слабо. — Скажи мне, что делать.

— У меня была готова стража, чтобы сопроводить иностранцев на побережье, — ответил он глубоким печальным голосом. — Почему ты не послушалась меня?

Она отвернулась в сторону и вытерла уголки глаз платком, свисавшим с нефритовой пуговицы.

— Не послушавшись меня, — продолжил он, — ты спрашиваешь у меня, что делать.

Она тихо рыдала.

— Где ты найдешь деньги, чтобы заплатить этим боксерам? — спросил он. — Ты что, думаешь, они работают даром?

Она повернулась к нему, чтобы умолять его дать ей совет, помочь ей, спасти ее еще раз, и, взглянув на него, она увидела, как он стал вдруг пепельно-серым и, схватившись за левый бок, осел на пол.

Она подбежала к нему и взяла за руки, они были беспомощными и холодными. Веки его наполовину опустились, а зрачки неподвижно застыли. Жун Лу тяжело, прерывисто дышал.

— О, горе, горе! — громко закричала императрица. На крик прибежали фрейлины. Увидев императрицу на коленях перед задыхающимся Жун Лу, они в испуге так завизжали, что евнухи толпой ворвались в комнату.

— Поднимите его, — приказала императрица, — положите в комнату на опиумный диван.

Жун Лу подняли и положили на двойной опиумный диван в дальнем конце зала, устроив его голову на жесткой подушке. Плачущая императрица послала младшего евнуха за придворными лекарями, которые появились немедленно, едва услышали известие. Жун Лу не двигался и тяжело дышал.

— Ваше величество, — сказал главный лекарь, — чтобы прийти к вам, Верховный советник поднялся с постели, где лежал больной.

Императрица набросилась на Ли Ляньиня.

— Почему мне об этом не сказали?

— Высочайшая, — сказал Ли Ляньинь, — Верховный советник запретил мне это делать.

Что она могла сказать? Она была поражена самоотверженной любовью мужчины, который ради нее был готов на все. Она сдержала бурю в своем сердце, ей следовало скрывать не только страх, но и любовь. Голос ее прозвучал спокойно:

— Пусть его отнесут в его дворец, и вы, императорские врачи, будете находиться при нем и днем и ночью. Присылайте мне известия о его состоянии каждый час. А я отправлюсь молиться в храм.

Евнухи поспешили выполнить ее приказание, а врачи последовали за ними. Когда все ушли, императрица поднялась и, не разговаривая с фрейлинами, которые толпились позади нее, направилась в свой личный храм. На двор спускались сумерки. Воздух был печален и тих, еще не ушло тепло солнца, а ночная прохлада задерживалась. Она шагала медленно, как будто несла непомерное бремя, и, войдя в храм, направилась к своей любимой богине Гуаньинь. Взяв три палочки сандалового благовония, она зажгла их от мерцающей свечи и воткнула в пепел в нефритовой урне, стоявшей на алтаре. Затем она взяла четки из нефритовых бусин, которые всегда лежали на алтаре в ожидании ее рук, и, пересчитывая бусины, читала в своем сердце молитву одинокой женщины.

«Ты, которая тоже одинока, — молилась она молча своей богине, — выслушай молитву твоей младшей сестры. Избавь меня от врагов, которые хотят захватить эту славную землю, что является моим наследством, и разделить ее на части, как дыню перед едой. Избавь меня… избавь меня от моих врагов! Это будет моя первая просьба. Еще молю тебя за человека, которого я люблю. Он упал передо мной сегодня. Возможно, это час его смерти. Поддержи меня! Заступись за него, молю Тебя, Старшая сестра, перед Небесами, и пусть этот час будет отложен. Я твоя младшая сестра! Если этот час не может быть отложен, то не покидай меня, чтобы я могла в любых обстоятельствах, в одиночестве ли, в поражении ли, вести себя гордо. Ты, Старшая сестра, смотришь вниз на все человечество веками, и лицо твое не изменилось. Твоя красота неприкосновенна, твоя милость беспредельна и воля твоя тверда. Дай мне силу поступать так же».